Добрый медбрат
Шрифт:
Смена места работы, как ей виделось, дала мужу новый толчок. Сама работа получила новый вектор развития и стала лучше оплачиваться. Чарли, казалось, был в восторге от нового распорядка, изучения новых технических систем и новых пациентов, на которых их можно было опробовать. Этот восторг отразился и на его поведении дома, которое стало если не позитивным, то как минимум более живым. Чарли даже согласился работать днем, чтобы их с Эдриэнн расписания не были абсолютно противоположными. Это добавило расходов на дневной уход за детьми, но выглядело обнадеживающим знаком для отношений. Всего через неделю у них снова начались проблемы.
Эдриэнн не видела в Чарли хорошего мужа очень давно, но после рождения второй дочери, Саскии, в середине декабря 1991 года она перестала видеть в нем и хорошего отца. В конце концов даже Эдриэнн уже не могла игнорировать тайный алкоголизм Чарли. Избегать этой темы больше не представлялось
Чарли не видел смысла в разговорах. Ему нравилось пить. Это поднимало ему настроение, по крайней мере поначалу. Выпивка заглушала шум. Превращала утекающие минуты в застывшее Сейчас. Одновременно он чувствовал себя более отстраненным и сконцентрированным. Сконцентрированным прежде всего на себе. Он чувствовал обиду, непонимание, считал трагедией и преступлением то, что его собственная жена не понимает его хрупкости, искренности и силы его страданий. Ведь Чарли каждый день испытывал тяжелые страдания. Эдриэнн этого не признавала, хотя он ей это показывал. Он тщательно подходил к демонстрации своей боли, рассчитывая все так, чтобы, когда он уточнял по телефону цены на захоронение в местном ритуальном бюро, в гостиную заходила Эдриэнн.
Представления, которые устраивал Чарли, только еще больше раздражали жену и укрепляли его чувство ненужности. Поэтому он пробовал снова. Он ждал, когда услышит шаги Эдриэнн, идущей с кухни, и драматично падал с дивана на пол гостиной – с высунутым языком, рассыпанными повсюду таблетками из янтарного пузырька: кошмарная сцена самоубийства. Чарли думал, что немного театральности поможет ему продемонстрировать искренность своей боли. Но Эдриэнн лишь глубоко вздохнула, перешагнула через него и взяла со столика журнал, оставив Чарли позировать на протяжении неизвестно какого количества времени. Ползая по ковру, собирая таблетки по одной и аккуратно кладя их обратно в пузырек, он выделил себе дополнительную дозу жалости. Он понимал, как неправильно поступает его жена, когда игнорирует продемонстрированные им страдания. Он цеплялся за эту боль по нескольку дней, а затем изобретал новый способ вызвать к себе сочувственное внимание. Однако чем больше он пытался показать Эдриэнн, что нуждается в ее заботе, тем больше она его ненавидела.
В ноябре 1992 года Эдриэнн наконец решила, что с нее хватит. Она ничего не сказала Чарли, но сказала адвокату; она боялась, что ее дети могут повторить судьбу Квини. По пути домой в ранних сумерках она чувствовала, что ее тайное решение придает ей сил. Единственной проблемой было то, что Эдриэнн нужно было сделать операцию на желчном пузыре в будущем январе, и операция эта была назначена в больнице Уоррена, где работал Чарли. Адвокат говорил, что бумаги еще не будут готовы, но Эдриэнн настояла. Она ни в коем случае не собиралась ложиться в эту больницу – больницу Чарли – без бумаги, подтверждающей ее желание развестись и причины, которые ее на это подтолкнули. Если Чарли будет там работать в этот день, сказала она, то с ней может что-нибудь случиться, как с Квини. Она не могла сказать точно, почему она так думала, и боялась это делать. Все, что она сказала своему адвокату, – это то, что необходимо успеть в срок. Отец Эдриэнн сопровождал ее на операцию и ждал в комнате отдыха. Она попросила его не пускать других посетителей, особенно ее будущего бывшего мужа.
Чарли работал в больнице в тот день, когда получил бумаги о разводе. Тот, кто их доставлял, обманул Чарли, чтобы тот представился, а следом вручил ему бумаги прямо в руки и на глазах у всех. Для Чарли было унизительно получать такие личные новости на работе. Затем он попытался найти Эдриэнн в послеоперационном отделении, но нашел только своего тестя и закрытую шторку. Когда Эдриэнн отправили домой, отец поехал с ней. Дома Чарли отправили спать на раскладную койку, будто он представлял угрозу. Сначала Чарли вел себя возмущенно, а потом просто жалко. Постепенно к Эдриэнн начало возвращаться давно забытое сочувствие к мужу. Он страдал. В конце концов, он был отцом ее детей. Он уже не пытался оспорить факт развода – так нужно ли его наказывать? Супруги решили так: Чарли съедет, как только сможет себе это позволить, а пока этот вопрос не решится, они будут жить вместе. Почти тут же Эдриэнн пожалела о своем решении.
8
Январь 1993 года
В ту ночь приехали полицейские, двое молодых патрульных с двумя тяжелыми фонарями «Мэглайт». Они припарковали свой автомобиль так, чтобы его было заметно. Для Эдриэнн было непривычно выносить сор из избы, переносить его на бумагу {32} . Она сказала полицейским, что ее будущий бывший муж был опасным алкоголиком, и намекнула на обвинение в домашнем насилии. Она обнаружила своего мужа пьяным напротив камина, уставившимся мертвым взглядом на книги «Анонимных алкоголиков» и кидающим страницы в огонь. Она рассказала им все, что могла, включая расследование в больнице и как Чарли однажды хвастался, что отравил жестокого парня своей сестры с помощью жидкости для зажигалки в детстве. В ее голове еще не сложилась полная картина, но она хотела дать официальные показания, которые связали бы эти истории с его алкоголизмом и ее страхом за детей и за себя. Возможно, вызов копов помог бы ускорить процесс. Отчасти это была демонстрация, но она помогла Эдриэнн чувствовать себя спокойнее.
32
Подробности взяты из судебных документов, интервью с Эдриэнн Баум и полицейских отчетов.
Эдриэнн рассказала офицеру все странности Чарли, которые могла вспомнить. Вызов по коду «домашнее насилие» быстро превратился в монолог о странных происшествиях, которые происходили с домашними животными Калленов. Столько всего выглядело неправильным дома, в больнице, в их браке, но на животных она могла указать абсолютно уверенно. Дело было не только в пропавшем щенке – в разные моменты это были хорьки, хомячки, рыбки и, конечно, Леди, ее старая собачка. Эдриэнн рассказала офицерам, как Чарли привязывал их йоркшира к столбу во дворе, пока она была на работе, как собака лаяла и бегала по кругу, пока люди из общества защиты животных ее не забрали. Эдриэнн пришлось ехать в общество по предотвращению жестокости к животным и умолять вернуть собаку – это было унизительно. После того инцидента Каллены стали держать собаку в доме. Вскоре из подвала до слуха Эдриэнн стали доноситься странные звуки. Иногда ее будили звуки ударов и визги. Чарли утверждал, что дрессирует собаку, но Эдриэнн думала, что он ее наказывает. Эдриэнн шла туда в халате и тапках, взламывала дверь, но боялась идти дальше. Она кричала с верхних ступенек лестницы: «Оставь ее в покое!» Чарли не отвечал, но звуки прекращались. Эдриэнн стояла там, слушала тишину и ждала. Она была уверена, что он внизу, стоит замерев, будто ребенок, притворяющийся невидимым под одеялом. Наконец она закрывала дверь в подвал, ложилась обратно в кровать и накрывала голову подушкой.
Чарли злился. Уму непостижимо, да и к тому же нечестно, что его жена рассказала все полиции. У нее не было никакой причины даже вызывать их. У Чарли было много недостатков, но жену он никогда не бил. Она изображала это для адвокатов. Заставила его выглядеть плохим парнем, даже сумасшедшим, чтобы все это было зафиксировано на бумаге для развода. Не важно, по какой причине она вызвала полицию, раз они здесь – она своего добилась. Эдриэнн рассказала им даже о том, что он симулировал суицид. Ответным ходом Чарли было запить двадцать таблеток бутылкой каберне из супермаркета. Так он решил показать ей свою боль по-настоящему.
Чарли часто представлял свою смерть, даже когда был ребенком в Уэст-Ориндже. Он мечтал, что погибнет от пули в голову. Он представлял себя героем войны, копом, знаменитым и значительным сенатором, произносящим речи, которые люди запомнят навсегда. И он был мертв. Словно мученик. Благородный герой. Но все это было только мечтой. Он открывал глаза и превращался обратно в ребенка, в ничто. Такая жизнь ему не предназначалась. В католической школе он чувствовал себя глупым и униженным; в миру он был отстраненным и одиноким. Иногда он был так подавлен, что отказывался идти в школу или даже двигаться. Все, чего он хотел, – остаться дома с мамой.