Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

Ергин Дэниел

В конце войны акции ИНК вернулись и к ФГК, и к Гульбенкяну. Но в конце 1946 года „Джерси“ и „Сокони“ ухватились за концепцию „вытекающей незаконности“ с энергией, которую можно назвать не иначе, как чрезвычайный энтузиазм. На их взгляд, все соглашение об ИНК больше не было действительным, и следовало начать переговоры по новому соглашению. Представители „Джерси“ и „Сокони“ поспешили в Лондон, чтобы встретиться с европейскими членами ИНК и сообщить им свою новость: старое соглашение аннулировано – Красная линия и все с ней связанное. Они бы хотели прийти к новой договоренности, конечно, без ограничительных статей Красной линии, которые „в условиях современного мира и по американским законам нежелательны и незаконны“. Американцы знали, что им придется убедить четырех различных участников в необходимости нового соглашения: „Англо-иранскую компанию“, „Шелл“, ФГК и фирму „Участие и инвестиции“,

которая была ничем иным, как холдинговой компанией их старого противника – Калуста Гульбенкяна3.

„Англо– персидская компания“ и „Шелл“ заметили, что, по их мнению, вопрос можно по-дружески разрешить на основе „взаимного интереса“. Однако французы не были настроены на компромисс. Без всяких оговорок они отрицали американское заявление о том, что соглашение больше не существует. „Иракская нефтяная компания“ и Соглашение „Красной линии“ являлись для них единственным ключом к нефти Ближнего Востока. Они зависели от этого санкционированного правительством капиталовложения и не хотели уступить того, за что столь упорно боролось французское правительство. Энергетическое положение Франции уже стало плохим. Говорили, что генерал Шарль де Голль, возглавляющий французское правительство, взорвался от ярости, когда узнал, насколько малые объемы нефти на самом деле добывала ФГК, хотя он знал, что не может спорить с геологией или, как выразился один из его советников, „сердиться на Бога“.

Что касается Калуста Гульбенкяна, то на попытку „Джерси“ и „Сокони“ выйти из соглашения он ответил быстро и дерзко: „Мы не согласны“. „Иракская нефтяная компания“ и ее предшественник „Турецкая нефтяная компания“ были делом всей его жизни, памятником, который он поставил себе сам. Он начал ваять его сорок лет назад и не собирался позволить легко его демонтировать. В 1946 году Гульбенкян находился в своей резиденции в Лиссабоне, куда он переехал из Виши в середине войны. Теперь, не желая выезжать из Португалии, он будет через своих адвокатов и агентов делать все необходимое, чтобы противостоять попыткам уничтожить Соглашение „Красной линии“. Американские участники переговоров принадлежали новому поколению и, будучи лишены опыта „бесконечного раздражения“ Уолтера Тигла, отвергли угрозы Гульбенкяна. „У нас нет причин для покупки подписи Гульбенкяна“, – оптимистически заявил Гарольд Шитс, председатель „Сокони“. Будучи уверенными в законности своейпозиции, они решили идти вперед и заключить сделку с „Тексако“ и „Сокал“ – двумя компаниями „Арамко“.

Опасность судебного процесса из-за ИНК и Соглашения „Красной линии“ тем не менее не были единственным риском, который предстояло преодолеть „Джерси“ и „Сокони“. Не нарушит ли американское антитрестовское законодательство новая комбинация в „Арамко“, состоящая из четырех частей? Эта обеспокоенность заставила адвокатов раскопать декрет о роспуске компаний 1911 года. Ведь три из четырех будущих участников расширенного совместного предприятия были исключены в свое время из рокфеллеровского треста. Но адвокаты пришли к выводу, что предлагаемая комбинация не нарушит ни антитрестовского законодательства, даже в его новой редакции, ни декрета о роспуске компаний, „потому что в американскую торговлю не будет внесено никакого неразумного напряжения“. В конечном итоге „Арамко“ не собиралась заниматься нефтяным бизнесом в Соединенных Штатах. Главный юрисконсульт „Сокони“ выразил сомнение, что семи компаниям позволят иметь такой всеохватывающий контроль над сырьевыми ресурсами как в Восточном, так и в Западном полушариях „на длительный срок и без определенных ограничений“. Однако он добавил: „Это вопрос политический, в рамках предположения. Наша задача, похоже, состоит в том, как получше сыграть по теперешним правилам“4.

И лучшим способом игры было продолжать ее. К декабрю 1946 года четыре компании в принципе согласились расширить „Арамко“. После немедленного протеста со стороны одного из представителей Гульбенкяна администратор „Сокони“ в Лондоне пытался ободрить своего председателя в Нью-Йорке: „Я не сомневаюсь, что „Участие и инвестиции“ и французы могут поднять много шума по этому поводу, но уверен, что у них хватит благоразумия не выносить сор из избы“4.

Французы не отличались такой скромностью. В январе 1947 года они предприняли публичную контратаку. Их посол в Вашингтоне выразил государственному департаменту резкий протест. Французские власти начали чинить препятствия коммерческой деятельности „Джерси“. А в Лондоне адвокаты ФГК затеяли судебный процесс по обвинению в нарушении контракта, требуя, чтобы любые акции, которые „Джерси“ и „Сокони“ приобретут в „Арамко“, находились в доверительном фонде для всех членов ИНК.

Неловкость ситуации в отношении Франции, ключевого союзника

в Западной Европе, вместе с продолжающейся антитрестовской озабоченностью, побудила государственный департамент выдвинуть альтернативу предполагающейся сделке, которая одновременно удовлетворит французов и будет регулировать рост подозрительно тесных сделок между гигантскими нефтяными компаниями. Консультации по нефтяным вопросам в государственном департаменте сосредоточились в руках Пола Нитце, главы отдела по международной торговой политике. Нитце предложил „Джерси“ продать свои акции „Сокони“, а затем войти одной в „Арамко“, таким образом будут созданы две отдельные группы с разными членами. Французы тогда не смогли бы выдвигать обвинение, что их права по Соглашению „Красной линии“ нарушены, утверждал Нитце. Такая сделка, продолжал он, „положит конец тенденции увеличения количества пересекающихся договоров среди международных нефтяных компаний“ и „замедлит растущую консолидацию за пределами Соединенных Штатов интересов двух самых больших американских нефтяных компаний – „Джерси“ и „Сокони“. Обе компании ответили, что этот „план не практичен“, и заместитель государственного секретаря Дин Ачесон не дал хода идее Нитце5.

Но был еще один человек, чей голос еще не слышали, – Ибн Сауд. С ним тоже следовало проконсультироваться. Руководители „Арамко“ поехали в Рияд для встречи с королем. Они объяснили ему, что „брак“ четырех компаний был „естественным“ и будет означать увеличение лицензионных платежей для королевства. Но короля интересовал только один пункт, на котором он настаивал, он хотел убедиться, что ни „Джерси“, ни „Сокони“ не „контролировались британцами“. Твердо убедившись в чисто американском характере двух новых компаний, король наконец одобрил предложение.

Но что случится, если французы выиграют судебный процесс? Они смогут настаивать на участии в „Арамко“. Но так и по той же причине, могла поступить и „Англо-иранская компания“. Король дал абсолютно ясно понять, что он не потерпит такой ситуации. Соглашение необходимо было переделать таким образом, чтобы избежать этой опасности. Окончательное соглашение представляло собой замечательный образец гибкости, на тот случай, если американские компании проиграют дело в суде. „Джерси“ и „Сокони“ гарантировали заем в 102 миллиона долларов, которые можно было превратить в обыкновенные акции на сумму 102 миллиона долларов, как только это станет безопасным с точки зрения закона. Тем временем „Джерси“ и „Сокони“ могут немедленно начинать принимать нефть, как будто они уже были владельцами. Кроме того, „Джерси“ с „Сокони“ становились партнерами по ТАТ. „Сокал“ и „Тексако“ будут получать преобладающие платежи от каждого барреля, производимого на протяжении ряда лет. Таким образом, в целом „Сокал“ и „Тексако“ получат около 470 миллионов долларов в течение нескольких лет за продажу 40 процентов „Арамко“, вернув все свои начальные инвестиции и даже больше. Более того, как позже отметил Гвин Фоллис из „Сокал“, условия продажи „Джерси“ и „Сокони“ „сняли с наших плеч груз огромных инвестиций“, необходимых для ТАТ.

Первоначально „Джерси“ и „Сокони“ планировали разделить 40 процентов поровну. Но президент „Сокони“, причитающий, что ближневосточная нефть „не вполне безопасна“, и обеспокоенный состоянием рынков, настаивал, что компания „должна вложить больше денег в Венесуэлу“. Поразмыслив, „Сокони“ решила, что ей не нужно так много нефти и что меньшая доля будет так же хороша. Таким образом, „Джерси“ приобрела 30 процентов, встав на один уровень с „Сокал“ и „Тексако“, а „Сокони“ приобрела только 10 процентов. Пройдет немного времени, и „Сокони“ будет сожалеть о своей скупости.

Компании боялись, что в последнюю минуту что-нибудь произойдет. Антитрестовские обстоятельства продолжали волновать умы руководителей всех компаний до тех пор, пока они не получили поддержку министра юстиции США. „В данный момент, – сказал министр юстиции, – я не вижу юридических возражений против сделки. Она принесет пользу стране“. Но вскоре в подтверждение самых худших опасений Гарри Кольера на передний план вышли политические волнения в восточном Средиземноморье, которые могли повлиять на сделку. В Греции произошло восстание, возглавляемое коммунистами, Советский Союз угрожал Турции и существовало опасение, что с отказом Великобритании от своих традиционных обязательств на Ближнем Востоке в регионе может возникнуть коммунистическая держава. 11 марта 1947 года директора“ Сокони“ обсудили „проблемы, влияющие на Ближний Восток“. Но оптимизм возобладал, и они одобрили сделку. На следующий день, 12 марта 1947 года, официальные лица четырех американских компаний встретились и подписали документы, благодаря которым историческое соглашение вступило в силу. Концессия в Саудовской Аравии наконец „выкристаллизовалась“.