Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть
Шрифт:
Один из американских участников позже вспоминал, что кризис был „любопытным временем… Это была высокая комедия, низкий заговор и глубокая трагедия – как для отдельных людей, так и для народов“. Кризис представлял громадную личную трагедию для премьер-министра Энтони Идена, которого Насер называл „сэром Иденом“. К этому времени Идеи заслуженно пользовался славой человека, имеющего дар предвидения, обладающего мужеством и дипломатическим мастерством, но эта репутация была позорно потоплена вместе с судами, которые Насер отправил на дно канала. Идеи, который так долго готовился стать премьер-министром на протяжении всего кризиса, находился под грузом постоянного эмоционального давления. В ноябре, когда кризис был в полном разгаре, нездоровье заставило его провести продолжительный отпуск на Ямайке в доме, предложенном ему Яном Флемингом – создателем Джеймса Бонда. После возвращения его врачи сообщили, что здоровье не позволяет ему исполнять обязанности премьер-министра. Дни между Рождеством
Суэц был водоразделом для Британии. Он вызвал глубокий разлом в британской культуре, а также в национальной политике и международном положении страны. Однако Суэц не стал предвестником угасания Британии, а показал очевидность уже свершившегося. Британия больше не принадлежала к высшему эшелону мировых держав. Кровопролитие двух мировых войн и раздоры в стране сильно истощили не только ее казну, но также и ее уверенность и политическую волю. Идеи не сомневался, что правильно поступил в Суэце. Годы спустя лондонская „Тайме“ писала об Энтони Идене: „Он был последним премьер-министром, который верил, что Британия является великой державой, и он первым стал противодействовать кризису, который доказал, что она уже не была таковой“. Это было эпитафией как империи и имперским настроениям, так и человеку.
Суэцкий кризис дал международной нефтяной промышленности большую пищу для размышлений. Несмотря на восстановление движения в канале, нефтяные компании больше не были уверены в том, что могут полагаться на него. Компании и правительства много обсуждали возможности строительства дополнительных трубопроводов. Но перекрытие Сирией нефтепровода „Иракской нефтяной компании“ показало, насколько уязвимыми перед чьим-либо вмешательством были трубопроводы. Ясно, что они не были единственным ответом на первостепенный вопрос безопасности транспортировки. Риск был слишком очевиден.
В 1956 году во время бурных споров о Суэцком канале как о жизненно важной артерии больше всего внимания уделялось следующему вопросу: если канал и ближневосточные трубопроводы настолько уязвимы, то тогда для них существует более безопасная альтернатива – путь вокруг мыса Доброй Надежды. Для того, чтобы этот путь снабжения Западной Европы стал экономичным и практичным, необходимы намного более крупные танкеры, способные перевозить гораздо больше нефти. Тогда в промышленности господствовало мнение, что такие танкеры физически невозможно построить, но японские верфи, воспользовавшись преимуществами новых дизельных двигателей и современными сплавами стали, вскоре доказали обратное. „В 1956 году строители танкеров говорили, что более крупные суда будут слишком дорогими, цена горючего будет слишком высока, – вспоминал Джон Лаудон, главный исполнительный директор „Шелл“. – Меня поразило, как быстро японцы создавали эти танкеры“. Они оказались не только достаточно экономичными, но и обеспечивали необходимую безопасность. Таким образом, супертанкеры оказались одним из последствий Суэцкого кризиса, наряду с падением влияния и престижа Великобритании и возвышением Гамаля Абдель Насера. Как выразился один из британских чиновников: „Танкеры явно подвержены меньшему политическому риску“.
В результате Суэцкого кризиса у англичан и французов сохранялось чувство горечи по отношению к американцам. Как едко заметил британский посол в Вашингтоне в начале 1957 года, Эйзенхауэр „смотрел как американский бойскаут на колониализм, Организацию Объединенных Наций и эффективность фраз как политических действий… Необходимость беречь здоровье, совмещенная с природной склонностью, превратила его в одного из самых праздных, но и самых почтенных президентов в американской истории“.
Во время кризиса Соединенные Штаты сконцентрировались на попытках сохранить свои позиции среди арабских нефтяных производителей. Эйзенхауэр делал упор на „превращение короля Сауда в главную фигуру ближневосточного региона“ в качестве альтернативы Насеру, а также на разъяснение арабским производителям нефти, что Соединенные Штаты
Однако на обоих берегах Атлантики признавалась необходимость преодоления Суэцкого раскола. Процессу сильно помог тот факт, что новым премьер-министром был Гарольд Макмиллан, который стал известен своей „невозмутимостью“, хотя, как он позже заметил, внутренне часто „страдал от дурных предчувствий“. Он и Эйзенхауэр трудились вместе в годы Второй мировой войны, между ними установилась дружба, и они прониклись глубоким уважением друг к другу. Когда Макмиллана упомянули как возможного преемника Идена, Эйзенхауэр отозвался о нем как о „прямом, прекрасном человеке“. Как-то не имело значения, что мать Макмиллана была родом из маленького городка в Индиане. Макмиллан тоже был реалистом. После тяжелого урока Суэца он сказал, что „наша судьба в большой степени зависит от правителей в Вашингтоне“. Это был просто факт. На добрые пожелания Эйзенхауэра Мак-Миллан ответил: „У меня нет иллюзий по поводу головных болей, уготованных мне, но тридцать три года парламентской жизни сделали меня достаточно твердым и, как я надеюсь, без атрофии моего чувства юмора“.
Ближний Восток и нефть были, конечно, среди его самых сильных головныхболей наряду с расколом союза с американцами. Формальный процесс примирения между Эйзенхауэром и Макмилланом произошел на Бермудской конференции, которая проводилась в Средиокеанском гольф-клубе в марте 1957 года. Во время подготовки к конференции Макмиллана главным образом занимала нефть. Он запросил карту, показывающую положение различных нефтяных компаний на Ближнем Востоке, а также „фамильное древо“ самих компаний. Взаимопереплетающиеся вопросы нефти и ближневосточной безопасности составили одну из самых главных тем самой встречи. Как позже сказал Эйзенхауэр, „речь просто шла“ о нефти, включая возможность содействия строительству супертанкеров. Суэц показал всем западным державам непостоянство Ближнего Востока; а теперь на Бермудах британцы подчеркнули важность обеспечения независимости Кувейта, а также других государств на берегу Персидского залива, правители которых выглядели очень уязвимыми перед лицом государственных переворотов, готовившихся сторонниками Насера. Обе стороны согласились в необходимости того, чтобы Британия сделала все возможное для обеспечения безопасности залива. Назвав ближневосточную нефть „самой крупной добычей в мире“, Макмиллан призвал к сотрудничеству между двумя правительствами для достижения прочного мира и процветания в регионе – к своего рода „общему подходу“, который существовал во время войны.
Бермудская конференция действительно помогла покончить с расколом между Британией и Америкой. Эйзенхауэр и Макмиллан обещали переписываться раз в неделю. В конце концов две страны действительно имели общие цели на Ближнем Востоке. Но, как это драматически показал Суэц, в последующие годы будет преобладать мощь Америки, а не Великобритании.
В 1970 году, через четырнадцать лет после Суэцкого кризиса, консерваторы победили на всеобщих выборах в Великобритании, и премьер-министром стал Эдвард Хит. Он устроил на Даунинг-стрит, 10 ужин для лорда Эйвона (теперешний титул Энтони Идена), у которого Хит был в 1956 году во время Суэцкого кризиса главным парламентским партийным организатором. Для Идена его возвращение в дом 10 в качестве почетного гостя было удивительно сентиментальным событием. Хит произнес очаровательную и остроумную речь, а Идеи встал и ответил экспромтом. Он предложил особенную молитву за британцев, чтобы они смогли найти „озеро нефти“ под Северным морем. Именно это и произошло в 1970 году, но Хит не успел воспользоваться плодами открытия, и его правительство пало в результате очередного энергетического кризиса. Насколько по-другому могли бы развиваться события в 1956 году, если бы англичане знали или просто подозревали о существовании такого озера.
ГЛАВА 25. СЛОНЫ
Нa языке нефтяной промышленности гигантское нефтяное месторождение называется „слоном“. В начале 1950 годов список „слонов“, открытых на Ближнем Востоке, быстро рос. В 1953 году геолог Эверет Де Гольер писал своему другу, главному геологу „Иракской нефтяной компании“ Ф. Е. Уэллингсу, компания которого за последние три месяца открыла три „слона“. „Положение на Ближнем Востоке, – писал Де Гольер, – быстро становится похожим на почти перманентное состояние Соединенных Штатов, с самого начала нефтяной промышленности, где основной проблемой является рынок, а не производство“. Он прибавил, что его фирма „Де Гольер и Мак-Нотон“, возглавляемая ведущими инженерами в нефтяном бизнесе в то время, только что завершила секретное изучение нефтяных ресурсов Саудовской Аравии для ее правительства. Начиная с 1943 года, когда Де Гольер по заданию Гарольда Икеса впервые посетил Саудовскую Аравию, стало больше известно о нефтяных ресурсах страны. Де Гольер знал, что разведанные во время новых изысканий запасы многократно превысят предварительные оценки, сделанные им десятью годами раньше. Хотя результаты не представляют „в целом слишком астрономическую цифру, – сообщал он Уэллингсу, – они так велики, что плюс-минус 1 миллиард баррелей не составит разницы в наличных запасах нефти“1.