Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

Ергин Дэниел

Однако именно это собравшиеся в Эль-Кувейте арабские министры намеревались предпринять. В начале 1973 года в одном из своих выступлений Садат, как бы „размышляя вслух“ относительно вариантов в политике Египта, говорил о силе нефтяного оружия. И примерно в то же время по его настоянию эксперты Египта и других арабских стран начали разрабатывать план его применения, учитывая при этом растущий энергетический кризис в Соединенных Штатах. Делегации арабов в Эль-Кувейте были знакомы, по крайней мере, с его концепцией еще до встречи 17 октября. Но на самом совещании, 17 октября, радикально настроенный Ирак отошел от общепринятого мнения. Глава иракской делегации призвал арабские страны направить всю силу своего возмущения на Соединенные Штаты – национализировать все американские предприятия в арабском мире, отозвать все арабские активы в американских банках и наложить полное эмбарго на экспорт нефти в Соединенные Штаты и другие дружественные Израилю государства. Председательствовавший на встрече алжирский министр отклонил это предложение

как нецелесообразное и неприемлемое. Ямани, следуя инструкциям своего короля, также выступил против, назвав это предложение, по сути дела, объявлением США тотальной экономической войны, последствия которой для всех сторон были бы, по меньшей мере, крайне неопределенны. Возмущенная иракская делегация отказалась участвовать в обсуждении всех вопросов по эмбарго и покинула совещание.

Отклонив иракское предложение, арабские министры приняли решение о частичном эмбарго: сократить добычу нефти на 5 процентов от уровня сентября, а затем сокращать на 5 процентов в каждом следующем месяце, пока задачи не будут выполнены. Поставки же нефти „дружественным странам“ было решено сохранить на прежнем уровне. Присутствовавшие девять министров также приняли секретную резолюцию, рекомендовавшую „ввести самые жесткие сокращения для Соединенных Штатов“, имея в виду, что „такое постепенное сокращение добычи приведет к полному прекращению поставок нефти в Соединенные Штаты каждой отдельной страной, участницей этой резолюции“. Несколько стран немедленно заявили, что они начнут с 10-, а не 5-процентного сокращения. Но каков бы ни был размер, это было более эффективное средство давления, чем запрет на экспорт в какую либо одну страну, поскольку нефть всегда можно было доставлять из одного места в другое, как это и происходило во время кризисов 1956 и 1967 годов. Сокращение добычи также означало уменьшение абсолютного объема поставок. Это был хорошо продуманный и хитрый план: перспектива ежемесячных сокращений плюс дифференциация стран-потребителей максимально повысят неопределенность, создадут напряженность и соперничество, как в самих странах-импортерах, так и между ними. Одной из явных целей этого плана было сразу же вызвать раскол среди промышленных стран.

Два совещания в Эль-Кувейте – 16 октября и 17 октября – формально не были связаны между собой. Повышение цен и захват странами ОПЕК единоличной власти над их уровнем были логическим продолжением того, что уже давно висело в воздухе. Решение же использовать нефтяное оружие шло своим отдельным путем. „Однако достаточно сказать, – писал в своем комментарии „Миддл-Ист экономик сервей“, – что новая арабо-израильская война, по всей вероятности, сделала позицию арабской стороны в переговорах по ценам более жесткой“. А затем журнал делал вывод, который показал, насколько он недооценил развитие дальнейших событий: „к тому же сокращение добычи, вероятно, приведет к дальнейшему повышению цен“.

После совещания в Эль-Кувейте события развивались стремительно. 18 октября Никсон встретился с членами кабинета. „Когда стало ясно, что война может затянуться и что Советский Союз начал массированное пополнение материальных средств, нам пришлось действовать, чтобы не дать Советам склонить чашу весов в пользу арабов, – сказал он. – В связи с этим в прошлый уик-энд мы приступили к программе отправки дополнительных военных грузов в Израиль“. Возвращаясь к произошедшим переговорам с Саккафом и другими министрами, Никсон сказал: „Вчера на встрече с арабскими министрами иностранных дел я особо подчеркнул, что мы стоим за прекращение военных действий и мирное урегулирование на основе резолюции №242 ООН. Реакция арабов на дополнительные поставки военного снаряжения Израилю до сих пор является сдержанной, и мы надеемся, что будем продолжать действовать таким образом, чтобы избежать конфронтации с ними“. Он был настроен оптимистично.

На следующий день, 19 октября, Никсон публично объявил о намерении правительства выделить 2,2 миллиарда долларов на военную помощь Израилю. Решение было принято день или два назад и заранее доведено до сведения нескольких арабских стран с тем, чтобы объявление о нем не явилось для них неожиданностью. Решение было продиктовано стремлением, чтобы ни одна из воюющих сторон не оказалась в положении победителя, что дало бы основания и Египту, и Израилю сесть за стол переговоров. В тот же самый день Ливия объявила, что вводит эмбарго на все поставки нефти в Соединенные Штаты.

В субботу 20 октября в два часа ночи Киссинджер вылетел в Москву для обсуждения условий перемирия. Уже в самолете он узнал еще одну ошеломляющую новость: в ответ на продолжение военной помощи Израилю Саудовская Аравия, перешагнув установленный порог сокращения добычи, прекратила все до последнего барреля поставки нефти в Соединенные Штаты. Другие арабские страны уже поступили так же или готовились к этому. Нефтяное оружие теперь полностью вступило в игру, оружие, по словам Киссинджера, „политического шантажа“. Существовавший почти три десятилетия послевоенный нефтяной порядок окончательно ушел в небытие.

Объявление эмбарго явилось практически полной неожиданностью. „Возможность эмбарго даже не приходила мне в голову, – сказал один из управляющих „Арамко“. – Я считал, что если начнется война, и если Соединенные Штаты выступят на стороне Израиля, американские компании в арабских странах будут просто национализированы“. Не особенно

задумывались о возможности эмбарго и в правительстве США. Не обратили внимания ни на один из предвестников – дебаты в арабском мире на протяжении почти двух десятилетий на тему „нефтяного оружия“, неудачную попытку применить его в 1967 году, угрозу эмбарго в 1971 году во время тегеранских переговоров, публичное выступление Садата о „нефтяном варианте“ политики в начале 1973 года и чрезвычайную узость нефтяного рынка в 1973 году. Конечно, каков бы ни был характер переговоров Садата с Фейсалом, и каковы бы ни были услышанные Садатом обещания, Фейсал и другие консервативные арабские лидеры не хотели открыто выступать против Соединенных Штатов, страны, от которой зависела их безопасность. Более того, они, возможно, были бы удивлены, даже до некоторой степени шокированы, если бы Соединенные Штаты не обеспечили Израиль оружием и боевой техникой. Изменило ситуацию и привело к сокращению добычи и введению эмбарго не что иное, как исключительно демонстративный характер помощи Израилю: утренний вылет самолетов из Делавера, вызванный встречными ветрами накануне на аэродроме Лажис на Азорских островах, а затем объявление о военной помощи в размере 2,2 миллиарда долларов. Прояви они бездействие, считали некоторые арабские лидеры, и определенные режимы могут покачнуться перед натиском разъяренной уличной толпы. С другой стороны, демонстративная поддержка Израиля давала им достаточный повод выступить против Соединенных Штатов, чего некоторые арабские лидеры безусловно хотели.

Начавшиеся в субботу 20 октября потрясшие Америку события не закончились на сообщении о введении нефтяного эмбарго. В воскресенье утром, уже находясь в Москве, Киссинджер узнал о том, что произошло в Вашингтоне накануне. Это событие, получившее известность как „Резня в субботний вечер“, стало критической точкой для президента Никсона. В субботу вечером он принял решение уволить специального следователя по Уотергейтскому делу Арчибальда Кокса, который настаивал на передаче следствию магнитных пленок с записью разговоров президента в Овальном кабинете. Получение этих записей стало центром борьбы между президентом и сенатом, который хотел получить доказательства личного участия Никсона в многочисленных противоправных действиях его администрации. Сразу после увольнения Кокса министр юстиции Эллиот Ричардсон и его заместитель Уильям Ракелсхауз в знак протеста ушли в отставку. „И теперь, – сообщил Киссинджеру по телефону руководитель аппарата Белого дома Александр Хейг, – здесь настоящее светопреставление“.

„МЕЛКАЯ КРАЖА“

Когда на Ближнем Востоке грохотали орудия, а в США наступал нефтяной кризис, главное лицо американской администрации было озабочено совершенно другими вещами. Ричард Никсон оказался главным участником событий, которые, начавшись, по его словам, с „мелкой кражи“, переросли в не имевшую прецедентов серию Уотергейтских скандалов. Ничего даже отдаленно похожего Соединенные Штаты не видели со времени „Типот-Доум“. Развитие уотергейтской эпопеи во время октябрьской войны, жаркий интерес к ней всей страны, влияние ее на ход войны и введение эмбарго, на умы и чувства американцев, – все это сплеталось в одно целое и придавало странную и сюрреалистическую окраску этой центральной драме, разыгрывавшейся на мировой арене. Так, 9 октября, в тот день, когда Голда Меир в отчаянии сообщила, что готова лететь в Вашингтон и лично просить о помощи, Никсон занимался вопросами отставки вице-президента Спиро Агню. Агню просил Никсона помочь найти работу в качестве консультанта и, кроме того, жаловался на налоговое управление, которое желает знать, сколько он заплатил за свои галстуки. А 12 октября, когдавысшие американские лица наконец осознали, что Израиль проигрывает войну, и ломали голову, как организовать поставки оружия, они были вызваны в Белый дом для присутствия, как выразился Киссинджер, на „странной и нелепой церемонии“ представления нового вице-президента Джералда Форда.

В следующие недели, хотя Никсон на время отвлекался от своего личного кризиса и периодически вникал в проблемы кризиса мирового, фактическое руководство американской внешней политикой перешло к Генри Киссинджеру, который, являясь помощником президента по вопросам национальной безопасности, был только что назначен еще и государственным секретарем. До прихода в аппарат Белого дома Киссинджер занимался научно-исследовательской работой в Гарвардском Центре международных отношений, временно размещавшемся в помещении Гарвардского семитского музея. Помимо этого, он состоял на службе у Нельсона Рокфеллера, самого серьезного соперника Никсона на президентских выборах. Этот ранее читавший лекции университетский профессор, который когда-то подростком прибыл с родителями в Соединенные Штаты, еврейский беженец из нацистской Германии, амбиции которого в юности не простирались далее должности дипломированного бухгалтера, сейчас волей причудливого и неожиданного стечения обстоятельств, уотергейтского скандала и рухнувшего авторитета президентской власти, стал самим воплощением легитимности американского правительства. Общественный имидж Киссинджера вырос до колоссальных размеров и заполнил вакуум власти, образованный дискредитировавшим себя высшим лицом исполнительной власти. Он стал – для Вашингтона, средств массовой информации, мирового капитала – необходимой политической фигурой, которая олицетворяла авторитет и преемственность в период, когда доверие Америки подвергалось жесточайшим испытаниям.