Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть
Шрифт:
Сам император благословил миссию Коноэ. „Я получил от командования военно-морского флота разведывательные данные о полном эмбарго на экспорт нефти, введенного Америкой против Японии, – сообщил император принцу Коноэ. – Ввиду вышеизложенного встреча с президентом должна состояться как можно быстрее“. Коноэ предложил провести свою встречу с Рузвельтом не где-нибудь, а в Гонолулу. Сначала президент заинтересовался предложением и даже ответил, что вместо Гонолулу встречу лучше провести в Джуно на Аляске. Но Халл и государственный департамент энергично воспротивились такому нарушению дипломатической процедуры. Американцы не понимали, что это последняя ставка Коноэ в надежде избежать столкновения, они больше не доверяли японцам и не верили, что Коноэ может предложить нечто новое. Кроме того, Рузвельт не желал выглядеть сторонником компромисса с агрессором; он не хотел, чтобы „Джуно“ вошло в словари наравне с „Мюнхеном“. Никакой пользы от встречи с Коноэ без предварительного соглашения не
В Токио 5-6 сентября 1941 года на совещании у императора крупнейшие японские сановники формально попросили дозволения открыть военные действия, хотя все еще обсуждались возможности разрешения конфликта дипломатическим путем. И снова главной движущей силой стала проблема нефти. „На данный момент нефтяной вопрос является слабейшим звеном оборонной мощи империи, – указывалось в материалах, подготовленных для совещания. – С течением времени наши возможности ведения войны будут уменьшаться, а наша империя будет становиться все более беспомощной в военном отношении“. Время уходит, твердили императору высокопоставленные военные. „Важнейшие военные запасы, включая нефть, – заявил начальник штаба военно-морского флота, – истощаются день ото дня“.
„Как долго будут продолжаться военные действия в случае японо-американской войны?“ – спросил император начальника штаба армии. „Операции в Южно-Тихоокеанском бассейне могут быть завершены примерно через три месяца“, – ответил тот. „Вы, генерал, были военным министром, когда начался китайский инцидент, и… тогда вы информировали трон, что инцидент завершится примерно через месяц, – резко возразил император. – Несмотря на ваши уверения, генерал, инцидент не завершен и сейчас, спустя четыре долгих года боев“. Генерал пытался оправдаться тем, что „обширные тыловые области Китая не позволили завершить операции согласно заранее составленному плану“. „Если китайский тыл настолько обширен, – парировал император, повышая голос, – то Тихий океан бескраен“. Как может генерал „быть уверен, что кампания завершится через три месяца?“ Начальник штаба, понурив голову, ничего не ответил. Начальник штаба флота адмирал Нагано выступил в защиту генерала. „Япония – пациент, страдающий серьезной болезнью, – сказал он. – Необходимо быстро принять то или иное решение“. Но император так и не получил ясного ответа, выступают ли его советники за дипломатическое или за военное решение проблемы.
На следующий день, когда встал тот же вопрос, начальники штабов армии и флота снова хранили молчание. Император выразил сожаление, что они не готовы отвечать. Затем он извлек из своего одеяния листок бумаги и прочел вслух стихотворение своего деда императора Мейдзи:
„Ведь все в этом мире братья, Отчего же в нем постоянный беспорядок?“В зале воцарилась тишина – все благоговейно молчали. Затем поднялся адмирал Нагано и со словами, что к военной силе прибегнут лишь тогда, когда с помощью иных средств эту задачу решить не удастся. Совещание закрылось „в атмосфере беспрецедентной напряженности“.
С приближением зимы истекали все сроки. Если военные собираются начать свои операции до весны 1942 года, то им следует сделать это к началу декабря. Тем не менее принц Коноэ еще питал надежду найти мирное решение. 6 сентября после совещания в присутствии императора на заседании кабинета обсуждался вопрос о том, возможно ли быстро и резко увеличить производство искусственной нефти. По словам Коноэ, лучше было истратить значительные суммы на эту программу, чем на войну. Но глава управления планирования сообщил, что эта задача слишком велика: на ее решение уйдет до четырех лет, потребуются многомиллиардные затраты, большое количество стали, труб и специального оборудования. Кроме того, необходима будет огромная концентрация квалифицированных инженерных кадров, а также свыше четырехсот тысяч горняков. Предложение Коноэ было отложено. А в конце сентября четверо неизвестных, вооруженных кинжалами и короткими мечами, напали на автомобиль Коноэ, стремясь его убить. Атаку отбили, но премьер-министр испытал огромное потрясение. 2 октября Соединенные Штаты официально отклонили предложение о встрече Коноэ с Рузвельтом. Вскоре после этого, так и не сумев найти мирное решение проблемы, Коноэ лишился своего поста. 18 октября его сменил военный министр Хидэки Тодзио, который последовательно отвергал возможность решения проблемы дипломатическим путем, считая это бессмысленным, и выступал против любых компромиссов с Соединенными Штатами. Посол Номура в Вашингтоне уже считал себя лишь „скелетом павшей лошади“. Когда дипломатические усилия зашли в тупик, Рузвельт также перестал бороться с чувством неизбежности, которое охватило многих в обеих столицах. Однако он просил Номуру, чтобы между двумя странами не было „никаких последних слов“.
В гавани около Лос-Анджелеса
В течение октября и ноября высшее военное командование и политические лидеры Японии все так же часто встречались в одной из небольших комнат императорского дворца для обсуждения окончательной подготовки к войне. Снова и снова дискуссия возвращалась к вопросу о нефти, запасы которой быстро уменьшались. „Из сохранившихся стенограмм ясно, что проблема соотношения запасов нефти и времени постоянно, словно демон, преследовала участников совещания, – написал позже один историк. – Вступление в войну считалось наиболее подходящим средством для изгнания этого демона“.
5 ноября в присутствии императора состоялась конференция, в которой приняли участие самые высокопоставленные сановники. Сам император хранил молчание, как было принято в таких случаях. Позицию большинства изложил премьер-министр Тодзио. „С самого начала Соединенные Штаты полагали, что Япония сдастся, не выдержав экономического давления, – заявил он, – но они просчитались…Если мы вступим в затяжную войну, то нас ожидают трудности. В этом смысле мы испытываем некоторую тревогу. Через два года у нас не будет нефти для военных целей. Корабли встанут. Когда я думаю об усилении американской обороны в юго-западной части Тихого океана, о расширении американского флота, о продолжающемся китайском инциденте и тому подобное, я не вижу конца трудностям… Но как мы можем позволить Соединенным Штатам продолжать действовать, как им заблагорассудится?…Я боюсь, что через два-три года, если мы будем просто сидеть сложа руки, то превратимся в третьеразрядную страну“.
Поступило предложение предъявить Соединенным Штатам последние жесткие требования. Если они будут отвергнуты, Япония вступит в войну. „Есть ли у вас замечания?“ – спросил Тодзио собравшихся. Не услышав возражений, он объявил, что предложение принято.
На третей неделе ноября в Вашингтон для передачи списка требований прибыл японский дипломат. Для государственного секретаря они прозвучали как ультиматум. На той же неделе Вашингтон перехватил депешу для Номуры от 22 ноября, из которой следовало, что американское согласие на последние предложения Токио должно быть получено самое позднее 29 ноября „по причинам, которые вам трудно себе представить. После этого дальнейшие события будут происходить автоматически“. 25 ноября Рузвельт предупредил своих главных военных советников, что война начнется очень скоро, возможно, в течение недели. На следующий день Халл вручил японскому представителю ноту, в которой Японии предлагалось вывести свои войска из Индокитая и Китая в обмен на возобновление торговли с Америкой. В Токио это предложение посчитали американским ультиматумом. И специальное авианосное соединение японского флота, находившееся в районе Курильских островов, получило приказ сняться с якоря и начать движение к цели в режиме радиомолчания. А целью были Гавайские острова.
Американцы ничего не подозревали об этом специальном соединении. Министр обороны Стимсон предоставил Рузвельту разведывательные данные, согласно которым большой экспедиционный корпус японцев отправился из Шанхая в район Юго-Восточной Азии. „Он взорвался, прямо подпрыгнул, если так можно выразиться, и сказал, что он этого не ожидал, – рассказывал Стимсон, – и что это меняет дело, так как доказывает вероломство японцев; что, когда они вели переговоры об этом перемирии, об этом выводе войск, они уже направляли туда свой экспедиционный корпус“. Тем самым президент дал окончательный ответ на вопрос, который он поставил в своей статье почти два десятилетия назад. Японцам доверять нельзя. На следующий день, 27 ноября, Халл заявил Стимсону, что окончательно прекратил переговоры с Японией. „Я умываю руки, – сказал государственный секретарь, – теперь дело за армией и флотом“. В тот же день Вашингтон разослал сигнал боевой готовности всем американским кораблям в бассейне Тихого океана, в том числе и адмиралу Хазбэнду Киммелу, командующему Тихоокеанским флотом, базировавшимся на Гавайских островах. Сообщение Киммелу начиналось словами: „Данная депеша должна считаться предупреждением о возможном начале войны“.
29 ноября государственные старейшины в присутствии императора встретились с членами кабинета, чтобы ходатайствовать о поиске какого-либо дипломатического выхода из тупика как лучшей альтернативы решению померяться силами с Америкой. В ответ премьер-министр Тодзио резко высказался в том смысле, что сохранение мира в условиях нарушенных экономических связей означает постепенное ослабление империи. Многие японские лидеры сознавали, что длительная война чем дальше, тем больше будет благоприятствовать Соединенным Штатам, т. к. те обладают необходимыми ресурсами, широкими возможностями и достаточным потенциалом. Но милитаристы пребывали в слишком глубоком трансе, в который сами же себя ввели, что с ходу отметали подобные рассуждения. Война стремительно приближалась.