Добыча
Шрифт:
Свет раннего утра заставляет закатницу издать леденящий вопль. Она щелкает челюстями — такой звук, будто трескается мрамор. Я спотыкаюсь. Не знаю обо что — о камень или о собственные ноги от страха, — но неожиданно я лечу. И падаю на землю, сбивая с ног Сисси и ударяясь так, что из моих легких вышибает весь воздух. Я сворачиваюсь клубком, даже не сознавая толком, что закатница вырвалась.
— Джин!
Оскаленные клыки мелькают перед лицом, тень подвижного тела неуловимым глазу движением проносится надо мной.
Я вскакиваю на ноги через долю секунды и бегу за ней. Закатница движется быстро, но у нее нет сил после того, как она едва не утонула, к тому же солнечный свет оглушает ее. Она быстро теряет скорость, спотыкается — ее ноги становятся мягкими, как сливочное масло на сковороде, кости превращаются в студень. Ее тело быстро оплывает, теряя узнаваемые черты — мышцы и скелет сгорают.
Я прыгаю на нее, опрокидываю на землю. Сопротивляться она уже не может. От моего удара ее волочет по земле, сдирающей клочки кожи и жира. Мы останавливаемся. Я прижимаю ее голову к земле, удерживая подальше медленно двигающиеся челюсти. Мои руки проваливаются в ее распадающийся череп, ставший мягким, как вареное яйцо.
Она окончательно теряет силы. У нее не остается ни мышц, чтобы двигаться, ни желания жить или есть. Ее грудная клетка поднимается и опускается слабо, как у больного кролика. Она тает. Только густые черные волосы остаются неповрежденными солнцем. С ней все кончено.
Но она шепчет, пытается что-то сказать.
Сисси опускается на колени рядом со мной. Закатница продолжает таять, нам под ноги течет желтая жидкость. Воздух наполнен едким запахом.
— Следи за клыками! — предупреждает Сисси.
— Все нормально, она готова.
Закатница неожиданно широко раскрывает рот, как будто зевает, демонстрируя ряд острых зубов. Ее челюсть трясется, вибрирует. Наконец она издает едва слышный звук.
— Проссс… — она шепчет, пытаясь выговорить слово.
Мы с Сисси с ужасом и недоумением переглядываемся.
— Просс-просс… — едва слышно бормочет закатница.
Я подношу ухо к ее рту.
— Нет, Джин, это ловушка.
— Все хорошо, — шепчу я, но обращаюсь не к Сисси. К закатнице. — Все хорошо. Все закончилось, — я наклоняюсь и подношу ухо вплотную к ее губам.
Она делает последний вдох, распахивая глаза, как будто пытается втянуть воздух и ими. Тут я замечаю ее левую руку, вернее, то, что от нее осталось — пять шрамов от клеймения, быстро тающих на солнце. Наконец она произносит последнее слово. Я наклоняюсь к ней.
— Прости, — говорит она.
И закрывает глаза. Мы молчим. Я кладу руку на ее черные волосы и, сначала неуверенно, глажу шелковистые пряди. Я глажу мокрые волосы до тех пор, пока девушка не замолкает, до тех пор, пока она не умирает, до тех пор, пока от нее не остается ничего, кроме волос.
38
Мы бежим по деревне. Началось утро, и девушки выходят на улицу. Мы с Сисси оставляем затею пройти незамеченными и бежим прямо по главной улице. Девушки поворачиваются взглянуть на нас, крутят головами, когда мы пробегаем мимо.
Мы тихо заходим в мой дом и прислушиваемся к тишине, вглядываясь в пустоту столовой. Стараясь пропускать скрипучие ступеньки, мы поднимаемся по лестнице. Дверь спальни слегка приоткрыта, и я осторожно заглядываю внутрь. Все мальчики лежат на кровати, запястьями привязанные к ее столбикам. Только Дэвид замечает меня. Он удивленно распахивает глаза. Я подношу палец к губам. Отчаянно моргая, он указывает подбородком в невидимый от двери угол комнаты.
Они оставили одного часового.
Внушительного, но, что важнее, спящего. Рядом с ним, у ножки стула, лежит пустая бутылка вина. Его рот широко открыт, в горле клокочет храп. Они явно не ожидали сопротивления или того, что кто-то придет ребятам на подмогу. Сисси скользит в комнату позади меня и принимается резать веревки. Ребята, с широко раскрытыми удивленными глазами, не издают ни звука. Я стою перед старейшиной, держа в руках пустую бутылку. При первых же признаках пробуждения я ударю его по голове.
Спустя минуту все ребята свободны. Сумки, которые мы сложили заранее, всё еще лежат у двери, и мы хватаем их, осторожно выходя из комнаты и закрывая дверь за собой, оставляя пьяного старейшину спокойно спать.
Выбравшись наружу, мы быстро бежим по дороге. Теперь у нас есть преимущество. На открытом пространстве мы легко сможем скрыться от них, с их животами и ножками-лотосами. Наш побег не проходит незамеченным. Мы пробегаем мимо групп девушек, которые стоят и глазеют на нас. Мы покидаем мощеную улицу и движемся в часть деревни, предназначенную для стирки. Девушки полощут белье на мостках у реки, они бросают свое занятие и провожают нас глазами. Я вижу, как одна из них встает, делая пару торопливых шагов за нами. Это девушка с веснушками. Она поднимает руку и знаком просит нас остановиться. Но времени нет, мы пробегаем мимо, пересекаем реку и скрываемся в лесу. Теперь между нами будто сотня миль. Они нас не поймают.
Мы не останавливаемся еще пятнадцать минут. Бурлящий ручей служит хорошим поводом остановиться: мы наполняем фляги, радуясь возможности перевести дух. Сисси осматривает голову Бена в том месте, где его ударил старейшина. Виднеется небольшая шишка, но в остальном не заметно, чтобы ему это повредило. У Эпафа синяки и царапины на руках и лице. Он говорит, что тоже успел их неплохо разукрасить, прежде чем его захватили. Внезапно он хватается за живот и неуверенными шагами уходит за дерево. Мы слышим звуки рвоты, потом сухой кашель. Когда он возвращается, дыхание у него кислое, лицо бледное. Он опускается на колени у ручья, плещет водой себе в лицо.
— Лучше? — спрашивает Сисси.
— Голова еще мутная. От этого супа, который они заставили меня съесть, угрожая другим ребятам. Сказали, что вернут тебя, если я его съем, — он кривится, качает головой. — Но я только потерял сознание, и все. Холодная вода помогает. И пробежка тоже, — он поднимается. — Правда, слишком быстро. Дайте передохнуть.
Мы ждем. Я использую время, чтобы пересказать им услышанное от Клэр: о Миссии, об отце, о необходимости идти на восток. Они мрачно кивают, слушая меня, и бросают осторожные взгляды в сторону Миссии. Только Джейкоб не согласен.