Добыча
Шрифт:
Все, что я могу, лишившись дара речи, — посмотреть на нее в ответ. Закатница была вся перемазана своей слюной. И руки, и когти были покрыты ею, когда тварь бросилась в колодец за мной. Но, возможно, к тому моменту, когда она меня оцарапала, вода смыла слюну.
— Я не знаю, Сисси.
— Это действительно правда, — шепчет она, как будто не слыша. — Ты — Источник.
Я неуверенно качаю головой:
— Может быть, ее слюну смыло к тому моменту, как она меня оцарапала. То есть в колодце же много воды. Если она поцарапала меня, когда с ее когтей смыло всю слюну до мельчайших капелек, тогда бы я не заразился. Может быть, поэтому я не обращаюсь. Может быть, объяснение в этом.
Но она продолжает удивленно смотреть на меня.
— Мне нужно тебя осмотреть, — быстро говорю я. — Повернись.
Она так и поступает, медленно подставляя влажную гладкую кожу спины зеленому свету. Я легко провожу пальцами по выступающим лопаткам, по ложбинке вдоль позвоночника. Ее спина гладкая и изгибается, как внутренняя поверхность раковины. Я кладу ладонь между ее лопаток и останавливаюсь, чувствуя, как что-то в ней меняется. Она дышит быстрее, глубже. Сисси поворачивает голову, наблюдая за мной краешком глаза через плечо.
— С тобой все в порядке, — тихо говорю я. — Никаких царапин. — Я поднимаю ее блузку, и она одевается. — Слушай, ты вдохнула в меня воздух. Откуда ты знала, что делать?
— Ученый научил нас, — отвечает она. — Он всегда боялся, что мы утонем в том пруду в Куполе. — Она умолкает, смотрит на двери.
Сквозь щели просачивается утренний свет.
— Там, снаружи, небезопасно, — говорит она. — Теперь нигде не безопасно.
— Они были здесь. Старейшины. Смотрели, как мы будем умирать.
Сисси кивает:
— Я тоже их видела. Но почему они это сделали? Зачем им нас убивать? Я думала, что приказ от Цивилизации должен был защитить нас… от смерти.
Я поднимаю рубашку, выжимаю ее.
— На платформе мы слишком далеко зашли. Да еще на виду у всей деревни. Мы применили к старейшинам насилие, пусть даже и защищаясь. Они не могли этого так оставить. Не после того, как это увидели все девушки. Они должны были нас примерно наказать. И черт с ним, с приказом.
— Надо найти ребят. — Сисси быстро застегивает блузку. — А потом бежать в лес, как можно дальше отсюда. Не ждать, пока мост опустится. Сейчас.
Я кладу ладонь ей на руку:
— Мне надо кое-что тебе рассказать. Это важно.
Я повторяю ей все, что услышал от Клэр. Говорю быстро, чувствуя, что нам срочно нужно вернуться в дом, к ребятам.
— К востоку отсюда? — ошарашенно переспрашивает Сисси. — Ученый еще жив?
— Да, это непросто вот так осознать и переварить, я понимаю. Но нам в любом случае сейчас надо бежать. Переварить и осознать можно потом. А сейчас мы уйдем, спустимся с гор и пойдем вдоль реки на восток.
Но Сисси больше не слушает. И не смотрит на меня. Ее взгляд прикован к чему-то рядом со стеной стеклянной камеры. Бледнея, она указывает на колодец. Закатница — вниз лицом и не двигаясь — всплыла на поверхность безжизненной массой. Ее черные волосы расходятся лучами от головы, как трещины от дырки в стекле. Я протащил ее через перемычку внизу в вертикальную шахту. И она медленно и безжизненно всплыла на поверхность.
Сисси делает шаг к ней.
— Она мертва, Сисси.
— Надо убедиться, — говорит она и наклоняется.
Закатница — с полными воды легкими — оказывается слишком тяжелой. Сисси бросает ее на краю бассейна, и та лежит, как больной распухший язык, высунутый из квадратного рта.
Ногой я переворачиваю голову закатницы набок. Глаза закрыты, рот распахнут, как открытая рана.
Она издает стон.
Мы с Сисси отпрыгиваем назад.
Лицо закатницы испускает тонкие струйки дыма. Она начинает поскуливать, пальцы ее дрожат. Это свет химического фонаря. Недостаточно яркий, чтобы убить, но достаточный, чтобы медленно поджаривать.
— Надо ее прикончить. Уничтожить. Я вытащу ее на солнце.
— Сисси, давай не будем рисковать. И тратить время.
— Я не смогу спокойно спать, зная, что где-то в горах есть закатник.
— Сисси, — быстро и настойчиво говорю я. — Это слишком опасно. Она может ожить.
Но Сисси не обращает внимания. Вместо этого она наклоняется и подхватывает закатницу под мышки, вытаскивает из бассейна и волоком тащит к двери. Закатница мокрая и слишком тяжелая, Сисси роняет ее через несколько шагов. Снова тихий стон.
Я поднимаю закатницу с пола, перекидываю через плечо, голова бьется мне о лопатку, клыки оказываются неприятно близко. Стараясь не упускать клыков из виду, я разворачиваю ее, пока она не оказывается прижатой к моей груди. Лицо оказывается неожиданно хрупким, с длинными черными ресницами, резко выделяющимися на фоне бледной кожи. От ее кожи поднимается дым, запах горящей плоти резко бьет мне в нос.
Мы стоим у двери, вдоль краев которой внутрь просачивается солнечный свет.
— Она может прийти в себя. От боли. Осторожнее. Следи за ртом, за зубами.
Сисси встает вплотную ко мне.
— Я держу ее руки, — говорю я. — Ты следи за ртом и клыками.
— Поняла, — отвечает она.
Я крепче прижимаю закатницу к груди и бегу к двойным дверям. Двери от удара распахиваются и с грохотом бьются о наружную стену. Солнечный свет ослепляет нас, мы врезаемся в него, как в твердую преграду. Но мы не останавливаемся и продолжаем бежать, даже когда закатница начинает биться у меня в руках и ее кожа загорается от солнечного света. Мы бежим как можно дальше от Дома Пустоши, от его тьмы, в которой закатница может попробовать найти убежище.