Дочь Афродиты
Шрифт:
У Дафны были ужасные предчувствия по поводу того, что ее ожидало. Когда она смотрела на беременных животных, у нее внутри все сжималось от страха. Их, как и девушек, было семь. Жирный жрец насыпал из высушенной ослиной мошонки какой-то порошок в чашу с вином и протянул ее девушке. Дафна жадно выпила. Лепешки, которые затем ей дали, были сделаны из неквашеного теста с добавлением голубиной крови, молотых змеиных костей, рубленых перьев сипухи и телячьих мозгов и испечены на костре из тимьяна и лавровых веток. Острые и кисловатые на вкус, они в сочетании с вином одурманивали и возбуждали.
Начиная с пальцев ног, по телу Дафны пробежала приятная дрожь. Она устало откинулась в каменном кресле. Как сквозь
Безучастно, почти равнодушно она наблюдала, как жрецы с мечами, топорами и ножами бросились на одурманенных животных. Жрец Дафны схватил меч двумя руками, размахнулся и одним мощным ударом перерубил передние ноги коровы у лодыжек. Беременная корова издала сдавленный звук, какой животные обычно издают в смертельном страхе, и осела на пол. С невозмутимым видом жрец воткнул ей меч в горло, взял миску и, вынув меч, подставил ее под струю теплой крови. Другие животные тоже лежали в крови.
Дафна видела это, но ее помутненное сознание не воспринимало происходящее как нечто омерзительное. Она не испытывала отвращения, хотя видела, как жрецы быстро и ловко разделывали жертвенных животных и сортировали теплое мясо. Гадатели на внутренностях выбирали их и бросали в корзины, которые тут же уносили рабы. У торцовой стены между четырьмя колоннами горел жертвенный огонь. Над ним был балдахин с отверстием посередине, через которое вытягивался едкий дым от сжигаемого на горящих поленьях мяса.
Нет, здесь царила не святая атмосфера олимпийской божественности, которую вообразила себе Дафна. Это нисколько не походило на торжественные ритуалы в честь почитаемого божества. Здесь примитивное сознание давало волю своим низменным инстинктам.
Смывая кровь со своих обнаженных тел, жрецы распевали монотонные молитвы во славу Деметре, дарующей плодородие матери-земле. Они попеременно окунались в горячую и холодную воду, которой были наполнены бронзовые, высотой в человеческий рост, сосуды, пока их тучные тела не покраснели. Потом они привязали себе олисбосы, твердые кожаные фаллосы, какими пользуются афинянки, оставаясь дома в одиночестве, и без разбору двинулись к девушкам.
Дафна видела, как к ней направился мрачный мужчина с перекошенным лицом. Он с презрением смотрел сквозь нее, и она, скорчившись от страха, прижалась к холодному мрамору кресла. О побеге нечего было и думать, и она, закрыв глаза, приготовилась пройти через священный ритуал во славу Деметре.
Священник схватил Дафну за лодыжки и стал всовывать в нее свой олисбос. Но юное тело оказывало искусственному, толщиной с руку, пенису упорное сопротивление, которое еще больше распалило чернобородого священника. Когда его собственный фаллос стал уже почти такого же размера, как кожаный олисбос, он впихнул в рот Дафне коробочку мака величиной со сливу, из которой сочилась белая пена, одурманивая сознание и ослабляя ее сопротивление.
Жрецам Деметры было запрещено осуществлять нормальное половое сношение с девушками. По священному закону они только должны были с их помощью произвести семяизвержение. Сперма принадлежала владычице Элевсина.
В голове Дафны шумело, ее изящнее тело стало подергиваться, но теперь она не сопротивлялась. Наоборот, юная гетера вдруг встрепенулась, охваченная желанием и необузданной страстью. Чувствуя, что олисбос вот-вот разорвет ее, она застонала в экстазе и крикнула так, что по храму
— Де-ме-тра!
Ее крик прозвучал как сигнал, и другие девушки подхватили его. Они испытывали те же чувства, что и она. Скоро все семеро безудержно кричали:
— Де-ме-тра! Де-ме-тра!
Пыхтя, весь в поту, чернобородый излил свое семя на белый мраморный пол. Тут же подошел иерофант с чашей, наполненной ячменем, и насыпал зерна на сперму, пробормотав при этом:
— Деметра, мать плодородной жизни, прими эту чистую жертву в знак благодарности от твоих служителей!
Слова верховного жреца подействовали на Дафну отрезвляюще, и она открыла глаза. Сквозь дым в рассеянном свете факелов она увидела страшное, отталкивающее лицо склонившегося над ней мужчины. Дафна была беззащитна перед ним. Борода жреца торчала пучками разной длины, а на подбородке просвечивалась кожа. На правой стороне лба отчетливо виднелось синеватое пятно величиной с кулак.
Дафне было знакомо это лицо, хотя раньше она видела его не таким обезображенным. Уже в следующее мгновение она поняла: перед ней марафонский убийца! Дафна не сомневалась, что это тот самый коварный факелоносец, который ночью на ее глазах убил стоявшего на коленях варвара. Он не пощадил бы и ее, если бы не споткнулся о персидский лук и не поджег сухую траву. Тогда она подумала, что он сгорел в степи, а теперь он стоял перед ней, тяжело дыша и насмехаясь.
Какие дьявольские чувства одолевали старого сластолюбца, когда он смотрел на нее, понимая безвыходность ее положения? Какие страшные мысли пронеслись в его обгоревшей голове, пока в нее проникал олисбос? Дафна чувствовала, как ее тело судорожно сжалось. Казалось, кровь застыла в жилах.
Дафна не шевелилась, стараясь бесстрастно смотреть на Каллия. Девушка делала вид, что не узнает его, но ее мозг лихорадочно работал. Что если сейчас она попытается вскочить и убежать? Но куда? Как далеко она убежит? Страшный убийца догонит ее и воткнет в спину меч, как тому несчастному варвару, как этим жертвенным животным. Нет, она должна выдержать, она должна смотреть смерти в глаза!
Эти мысли сводили Дафну с ума. Она лежала обнаженная и застывшая, а страшное лицо чернобородого жреца висело над ней. Ей показалось, что оно склонилось еще ниже, как будто священник собирался шепнуть ей что-то на ухо. Его прищуренные глаза под кустистыми темными бровями пронизывали ее насквозь. Дафна попыталась повернуть голову в сторону, но ничего не получилось: мышцы шеи занемели и просто не слушались. Вместо этого она широко открыла рот и глубоко вдохнула, замерев на какое-то мгновение. Страшное лицо перед ее глазами исчезло, как рисунок на прибрежном песке, смытый волнами прибоя. Теряя сознание, она услышала голос, твердый как сталь:
— Никогда не вырвется из твоих уст то, что ты видела за стенами Элевсина. Это будет означать твою смерть…
Глава третья
Вгороде еще царила прохлада осеннего утра, а тысячи афинян уже толпились на Пниксе, широкой круглой скале напротив Акрополя. Шестеро одетых в красное лексиархов проверяли каждого гражданина при входе в обнесенный каменным забором круг. Только свободные граждане Афин имели доступ в народное собрание.
Народное собрание, экклесия, пользовалось у афинских мужчин — а на него допускались только они — большим почетом. Во-первых, здесь часто в жарких дебатах решались судьбы государства. Во-вторых, по окончании собрания каждый участник получал три обола в качестве компенсации за потерю заработка. По давнему правилу лексиархи, стоявшие у входа, после того как участник называл свое имя, вручали ему табличку. Тому, кто возвращал ее по окончании собрания, давали деньги. Опоздавшие и ушедшие раньше времени никакого вознаграждения не получали.