Дочь Афродиты
Шрифт:
— Тсс, не так громко! — Гермонтим предупредительно поднял руку. — У этого шатра сотни ушей.
Но Дафну невозможно было запугать.
— То, что я говорю, может слышать каждый. Великому царю известно мое мнение.
— Все знают, насколько ты искусна в любви. Слава о тебе шагает через границы. О тебе знают даже при дворе Ахеменидов. Говорят, какой-то афинский коневод подарил тебе имение за одну улыбку.
— Ничто не держится так долго, как слухи. — Дафна рассмеялась. — Коневод, о котором ты говоришь, включил меня в свое завещание. Улыбалась я ему или нет, не имело тогда уже никакого значения.
— А Фемистокл, афинский полководец?
Дафна смотрела перед собой и молчала. Гермонтим кивнул.
— Я слышал, что он друг варваров. Но великий царь сомневается, что грек говорит это всерьез. Фемистокл прислал посла с предложением обменять тебя на трех племянников царя.
— Я знаю. Но почему царь этого не сделал?
— Ксеркс рад, что избавился от сыновей сестры. Он боится всех своих родственников. Боится, что они отберут у него трон. Поэтому он тебя никогда не отдаст!
Гетера замолчала, думая о судьбе, которая выпала на ее долю. Тут вошел хилиарх, приветственно поднял руку и сказал, обращаясь к Гермонтиму:
— Приказ великого царя. Его величество Ксеркс, царь земель, отплывает завтра в Азию. Войска под командованием Мардония остаются зимовать в Фессалии. Великий царь желает, чтобы его сопровождали шестьдесят наложниц из его гарема, по одной из каждого племени. И греческая гетера!
Гермонтим кивнул, ударил себя кулаком в грудь и ушел. Дафна смотрела в пол, не желая встречаться взглядом с хилиархом.
— Я не хотел этого делать, — после продолжительной паузы сказал начальник охраны.
— Ты бил меня, как бьют провинившегося раба.
— Я делал это по приказу царя. Иначе я лишился бы головы. Мне очень жаль, клянусь Аурой Мацдой!
— Тебе жаль? — Дафна удивилась, что этот бессердечный телохранитель, для которого убийство было повседневным занятием, смог произнести такие слова.
— Я еще никогда не наказывал женщин. Мне очень жаль, — повторил хилиарх и, кашлянув, добавил: — Глупо противиться царю. В его руках вся власть. Стоит ему шевельнуть пальцем — и тебя бросят в жернова, чтобы от твоего прекрасного тела ничего не осталось.
Хилиарх заметил, что Дафна вздрогнула, и поспешил сгладить впечатление от сказанного.
— А ведь ты можешь жить, как богиня!
— Да, как богиня, — подтвердила Дафна. — Если отдамся мужчине, которого я ненавижу и презираю, который противен мне, как вонючий птицевод, выращивающий уток в Мессении!
— Замолчи, гетера! — крикнул начальник охраны, испугавшись, что их могут подслушать.
— Ударь меня, хилиарх! Оснований у тебя достаточно, — ответила Дафна.
Тогда варвар схватил ее за плечи и сказал:
— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я желаю тебе добра!
Над развалинами Афин все еще стояли дым и смрад. Храмы, дворцы, памятники и святилища были разграблены и стерты с лица земли. На рынках, где раньше было шумно, где кипела жизнь, кошки и собаки гоняли темных крыс с жуткими облезлыми хвостами. Варвары не смогли разрушить все до основания.
Кое-где стояли колонны. Частично уцелели стены Акрополя. Отсюда афиняне и начали восстановление родного города.
Остались невредимыми и трибуны на Пниксе. Мужчины собирались здесь и обсуждали будущее города. Фемистокл, герой Саламина, которого все греки чествовали при любой возможности, жаловался, однако, на недостаток внимания к героям со стороны афинян.
— Мне не нужно от вас золота за одержанную мной победу — говорил он. — Но вы хотя бы оказали такое же внимание и уважение, с каким отнеслись ко мне наши союзники спартанцы. Они вручили мне оливковый венок как символ мудрости и находчивости и подарили самую лучшую повозку, какую только смогли найти в Лаконии.
Тимодем, молодой выскочка, крикнул:
— А не кажется ли тебе, Фемистокл, что победу под Саламином завоевали мы все? И гребцы, и лучники, и копьеметатели?
Раздались бурные аплодисменты, и Фемистокл ответил:
— Мне кажется, что я для вас как платан, под сенью которого вы прячетесь в непогоду. А стоит лишь небу проясниться, и вы начинаете срывать с этого дерева листья и ломать ветки.
Это взбесило афинян. Тимодем заявил, что своей славой Фемистокл обязан прежде всего родному городу. И вообще, ходят слухи, что он получил должность полководца за деньги.
— Фемистокл устоял в сражении, но не смог устоять против золота, — заключил Тимодем.
Началась перепалка. Афиняне угрожали Фемистоклу кулаками, и ему с трудом удалось успокоить их.
— Можете забыть меня, мужи Афин, — с горечью произнес полководец, — но не забывайте о своем городе. Вы должны знать, что с победой под Саламином персидская угроза не исчезла. Варвары обосновались в Фессалии. Они снова нападут, и поэтому мы должны укрепить Афины. Нам нужны стены, которые выдержат удары вражеских снарядов, и укрепленный порт. Я умоляю вас: возьмите камни с могильных плит ваших предков, с фундаментов памятников и постройте стены до новой гавани, до Пирея!
— Фемистокл богохульствует!
— Он хочет сам себе поставить памятник!
— Судить Фемистокла!
В собрании поднялся крик. Ликомед, который в битве под Саламином потопил первый корабль, призвал всех одуматься:
— Прежде чем судить Фемистокла, хорошо обдумайте его план! Вспомните предсказание оракула. Тогда было много мнений, как его истолковать. Но только Фемистокл оказался столь дальновидным, что смог разгадать его смысл. Почему вы думаете, что Фемистокл утратил свои выдающиеся качества?
Ксантипп, которого афиняне сослали несколько лет назад, но вернули перед битвой под Саламином, где он себя отлично проявил, тоже призвал сограждан к благоразумию: