Дочь бутлегера

Марон Маргарет

На первичных выборах мне противостояли трое мужчин. Один из них, Лютер Паркер, высокий нескладный прокурор из соседнего округа, внешне чем-то напоминал Авраама Линкольна, если бы тот стал чернокожим и сбрил бородку. Двое других были белые: жирный прокурор из Уиддингтона и ретивый молодой помощник окружного прокурора из Блэк-Крика с хорошо поставленным приятным басом — его голос почти заставлял слушателей забыть о том, что ему не о чем сказать. Гаррисон Гобарт дал понять — разумеется, неофициально, — что он поддерживает помощника прокурора, «который,

как и я, знает, в какую сторону должен идти закон».

Очевидно, ни один из нас четверых не мог получить на первичных выборах абсолютного большинства. Я предположила, что двое белых мужчин, скорее всего, выведут из строя друг друга. Ну а если все мои родственники проголосуют за меня, а Паркер соберет изрядную долю голосов чернокожего населения, во второй тур пройдем мы с ним. Тогда начнется настоящая гонка. Насколько мне было известно, в Коллтоне единственной женщиной, избранной на административную должность окружного масштаба, до сих пор была мисс Калли Йилвертон, наш регистратор смертей, да и та в каком-то смысле унаследовала эту должность от отца, который впервые был избран на нее где-то в 1932 году.

Но из одного того, что демократы меньше республиканцев обращают внимание на пол и цвет кожи кандидата, еще не следует, что они вообще не учитывают оба этих фактора, когда заходят в избирательные кабинки.

Я белая, но я женщина.

Паркер мужчина, но он негр.

Я одинокая, и у меня есть кое-какое грязное белье, которое я бы предпочла не трясти на публике.

Паркер добрый семьянин с безукоризненной репутацией.

Наше профессиональное мастерство будут сравнивать в самую последнюю очередь; но, черт побери, так обстоит дело на любых выборах, так почему же выборы судей должны в этом чем-то отличаться?

* * *

После пяти строф «Демократы неудержимо идут вперед» — нашего окружного гимна, который исполняется на мотив «Была у старика Макдональда ферма» — вечер завершился на волне воодушевленного оптимизма. До ноября было еще очень далеко.

Мои соперники — белые близнецы разошлись по залу; почти все негры толпились вокруг Лютера Паркера или представителей Гантта; однако, как я уже говорила, я окончила школу Западного Коллтона, поэтому здесь я чувствовала себя как дома. Мои знакомые были в восторге от того, что я решила бороться за должность судьи.

Мне пожимали руку, меня дружески похлопывали по плечу, отчитывали за то, что я так редко заезжаю домой, уверяли, что я день ото дня хорошею, и спрашивали, когда я наконец прекращу разбивать сердца и остепенюсь.

Есть вещи, которые не изменятся даже за восемнадцать миллионов лет.

Я мысленно пожимала плечами, говорила то, что от меня хотели услышать, пожимала руки и хлопала по плечу до тех пор, пока вдруг не оказалась в объятиях высокого привлекательного мужчины с серебристыми прядями в густых черных волосах.

Джед Уайтхед.

— Крошка Дебби, — просиял он.

Вокруг его глаз и губ тотчас же сложились веселые морщинки. Джед никогда не дает

мне забыть то время, когда я была пухленьким подростком, с аппетитом уплетавшим пирожки с творогом, которые Дина Джин специально оставляла в холодильнике в те дни, когда я приходила к ним сидеть с ребенком.

— Я хотел сказать, что мне понравилось твое вчерашнее выступление, но ты уехала слишком быстро.

Вчера я выступала перед собранием государственных служащих, и все прошло очень хорошо. Особенно вторая часть, которая состояла из ответов на вопросы.

— Мне нужно было вернуться в суд, — сказала я.

Это была правда.

Освободившись из объятий Джеда, я вежливо улыбнулась кому-то, кто тоже требовал моего внимания.

— И я очень сожалею, что мы с тобой разминулись.

А это уже была ложь.

Я видела, что Джед был в зале, и заметила, как после окончания моего выступления он пробирается ко мне, и именно поэтому удрала быстрее, чем это требовалось.

Здесь, в школьном буфете народ начинал редеть. В свете сгущающихся сумерек было видно, как люди расходятся к своим машинам. Обменявшись любезностями с организаторами встречи и партийными функционерами, я тоже направилась к выходу, где стоял мой брат Сет, разговаривавший со знакомыми. Схватив за плечо, Сет привлек меня к себе.

— Малышка, ты была просто великолепна, — похвалил он.

Вдруг почувствовав бесконечную усталость, я прильнула к его уютной туше. Нас с Сетом разделяют еще пять братьев, но мы с ним всегда были особенно близки.

— Эй, прими мои поздравления, Джед, — продолжал Сет.

Только сейчас я заметила, что Джед стоит прямо у меня за спиной.

— Мы знаем, что ты очень ею гордишься, — подхватила сияющая Минни, жена Сета.

— О да, очень горжусь, — подтвердил Джед.

Только сейчас до меня дошло, о чем они говорят.

— Не могу поверить, что Гейл стала совсем взрослой и получила именную стипендию, — сказала я.

— Да, время бежит, — заметил кто-то. — Кажется, еще вчера было Рождество, а я уже успел трижды постричь газон.

— У нас в трех коробках поселились сойки, — начала было Минни, но мужчины принялись говорить про урожай, аренду участков и перспективы того, что до выходных пройдет дождь, поэтому мы с ней несколько минут обсуждали стратегию моей предвыборной борьбы. Минни является активным членом Коллтонского отделения Демократической женской ассоциации. Для меня она доверенное лицо и председатель избирательного штаба в одном лице.

Мимо нас прошли Шерри со своим приятелем.

— Мы будем ждать в машине. Догоняй скорей, — сказала она.

Пообещав Минни в самом ближайшем времени заглянуть к ним в гости, я направилась вслед за Шерри к автостоянке, но тут меня снова догнал Джед.

— Разреши мне подбросить тебя до Доббса, — попросил он. — Мне нужно поговорить с тобой.

Я нахмурилась.

— Это насчет Гейл, — продолжал Джед. — Ей в голову втемяшилась одна бредовая мысль, и только ты можешь мне помочь.