Дочь часовых дел мастера
Шрифт:
Но беспокоилась она напрасно: бросив взгляд в открытую дверь кабинета мистера Пендлтона, она убедилась, что старик занят не на шутку – сидит, мрачно уставившись в экран монитора.
Элоди села за стол и первым делом высвободила альбом из полотенечного савана, а затем переложила его назад в коробку из заброшенной гардеробной. Приступ временного помешательства, который заставил ее вынести артефакт за пределы конторы, прошел. Лучшее, что она может теперь сделать, чтобы загладить вину, – это внести все содержимое коробки в каталог и найти ему подходящее место в архиве, раз и навсегда.
Она натянула перчатки и вынула из коробки дырокол, чернильницу, деревянную вставку в ящик стола
Сумка оказалась интереснее. Элоди начала с того, что подробно проинспектировала ее снаружи, отметив потертые кожаные края и множество царапин на задней части, в основном справа; превосходное качество швов и пряжка стерлингового серебра с набором из пяти клейм позволяли предположить, что перед ней вещь британской работы. Элоди вставила лупу в глаз и пригляделась: точно, одно клеймо – лев; другое – леопард, знак Лондона; без короны – значит сделано после 1822 года; строчная «g», выполненная старинным английским шрифтом, обозначала время изготовления (небольшая консультация по справочнику «Датировка лондонских шрифтов» помогла определить год – 1862-й); акцизное клеймо с головой королевы Виктории; и наконец, клеймо изготовителя – инициалы «У. С.».
Элоди раскрыла справочник лондонских предпринимателей и, прижав кончик указательного пальца к странице, вела им сверху вниз до тех пор, пока не увидела: «Уильям Симмз». И улыбнулась, как старому знакомому. Значит, это сумка фирмы «Уильям Симмз и сын», производителей серебряных и кожаных изделий высочайшего класса, поставщиков королевского двора и, если Элоди ничего не путает, владельцев магазина на Бонд-стрит.
Что ж, история удовлетворительная, но не полная, ведь другие отметины на сумке – потертости, царапины, иные следы употребления – могут добавить к ней еще не одну главу. Прежде всего они указывают на то, что сумка, несмотря на всю исключительность своего происхождения, была предметом отнюдь не декоративным. Ею пользовались, и пользовались регулярно, владелец не однажды перебрасывал ее через плечо – правое, отметила Элоди, проводя пальцами в перчатках по неравномерно изношенному ремню, – так что она висела у него на левом бедре, о которое постоянно терлась. Элоди воспроизвела движение, которым люди обычно забрасывают сумку на плечо, и поняла, что сделала бы это в другом направлении, не так, как хозяин сумки. Который, скорее всего, был левшой.
Это исключало Джеймса Стрэттона как потенциального владельца, несмотря на то что в сумке лежала его папка; впрочем, это было ясно еще по золоченым инициалам на клапане самой сумки. «Э. Дж. Р.». Элоди задумчиво обвела кончиком указательного пальца в перчатке изогнутую «Э». Те же инициалы, что на альбоме. Это позволяет предположить, что автор набросков и владелец инициалов – одно лицо, которому (или которой) принадлежала и сумка. Неужели художник? Джеймс Стрэттон был связан со многими известными людьми искусства своего времени, но эти инициалы не вызвали у нее никаких конкретных воспоминаний. Тут, конечно, можно было бы зайти в «Гугл», не будь у Элоди прямого выхода на мир искусства. Она достала телефон, подавила сердцебиение, участившееся при виде второго сообщения от Пенелопы, и только тогда набрала эсэмэску Пиппе: «Привет! Знаешь художника, скорее всего викторианца, с инициалами Э. Дж. Р.?»
Ответ прилетел незамедлительно: «Эдвард Рэдклифф. Сегодня все в силе? Можно в 11 вместо 12? Адрес пришлю».
Эдвард Рэдклифф. Имя смутно знакомое, хотя среди тех художников, с кем Джеймс Стрэттон поддерживал постоянную переписку, оно не значилось. Теперь Элоди набрала его в «Гугле» и кликнула на страничку «Википедии». Статейка оказалась коротенькой, и первую ее часть Элоди пробежала по диагонали, отметив только, что Рэдклифф родился в Лондоне в 1840 году и, значит, был почти ровесником Стрэттона, а детство провел в Уилтшире. Старший из трех детей, единственный сын – отец, судя по всему, увлекался искусством, мать тоже имела художественные амбиции, – мальчик несколько лет жил у деда и бабки, лорда и леди Рэдклифф, пока его родители путешествовали по Дальнему Востоку, собирая японскую керамику.
Второй абзац был посвящен диким выходкам юного Рэдклиффа, его вулканическому темпераменту и рано проявившемуся таланту, первооткрывателем которого стал некий пожилой художник (его имя было незнакомо Элоди, но, видимо, он пользовался известностью в те годы); случайно увидев работу мальчика, он сразу взял юное дарование к себе под крыло. Последовали ранние многообещающие выставки, недолгий роман с Королевской академией, краткая, но яростная размолвка с Диккенсом после одного холодного отзыва и, наконец, полное и окончательное торжество над критиками – великий Джон Рёскин заказал ему картину. Судя по всему, Эдварду Рэдклиффу предстояла выдающаяся карьера, и Элоди уже начала задаваться вопросом, почему же она не знает ни одной его работы, когда ее взгляд уткнулся в последний абзац:
Эдвард Рэдклифф заключил помолвку с мисс Фрэнсис Браун, дочерью фабриканта из Шеффилда; но когда в возрасте 20 лет его невеста трагически погибла от руки грабителя, художник удалился от света. По слухам, в момент ее гибели он работал над шедевром; однако ни самой картины, ни каких-либо предварительных набросков так и не нашли. Рэдклифф утонул у южного побережья Португалии в 1881 году, тело было перевезено в Англию для захоронения. И хотя вклад Рэдклиффа в развитие искусства в итоге оказался не таким существенным, каким он мог бы стать при иных обстоятельствах, в искусстве Англии второй половины XIX века он занимает видное место как основатель Пурпурного братства.
Пурпурное братство. Знакомое сочетание слов, причем именно в связи с работой. Элоди сделала мысленную заметку: проверить название по электронному каталогу, куда она вносила все, что касалось переписки Стрэттона. Затем перечитала последний абзац, в котором ее внимание особенно привлекли ранняя насильственная смерть Фрэнсис Браун, уход Эдварда Рэдклиффа от света и его одинокая кончина в Португалии. Ее мысль, как игла, сновала между этими тремя событиями, на живую нитку собирая их стежками причин и следствий, и они сложились вот в какой рисунок: разбитое сердце помешало талантливому молодому художнику выполнить свои блистательные ранние обещания и в корне подорвало его здоровье, приведя к полному моральному и физическому истощению.
Элоди взялась за альбом, который листала до тех пор, пока не нашла вложенную между страницами записку: «Я люблю ее, я люблю ее, я люблю ее, и если не смогу быть с ней, то наверняка сойду с ума, потому что, когда я не с ней, мне страшно…»
Неужели любовь бывает такой сильной, что ее утрата может лишить человека разума? Неужели это возможно? Тут она подумала об Алистере и покраснела – потерять его и впрямь было бы для нее очень тяжело. Но лишиться из-за этого разума? Нет, ну вот если честно: может ли она представить себя сползающей в бездну непоправимого отчаяния?