Дочь дьявола
Шрифт:
Он вздохнул и перевернулся на живот. Пройдет немного времени, и ему придется взять себе жену — этого ожидают приближенные и мать, это его долг по отношению к своему народу. Если он не женится и не произведет на свет сына, наследником станет еще один сводный брат, Ризан, по крайней мере, до рождения сына Леллы. Ризану, которому нет еще и двадцати, никогда не справиться с многочисленными сложными обязанностями, лежащими на плечах бея оранского. Ему больше нравится управлять собственным кораблем, нападать на беззащитные торговые суда, не заплатившие
— Повелитель, кажется, вам не угодила Майя? Подняв глаза, Камал увидел Хасана-агу, нерешительно маячившего в дверях.
— Все хорошо, дружище. Надеюсь, ты дал ей какую-нибудь драгоценность, чтобы возместить потерю невинности?
— Да, конечно, повелитель, небольшой подарок. Хасан уже направился к выходу, но Камал остановил его:
— Нет, Хасан, побудь со мной еще немного. Камал натянул халат из алого шелка и устроился рядом с визирем на мягких подушках, за низким маленьким столиком.
— Вы не похожи на человека, только что испытавшего радости плоти, повелитель. Возможно, вы снова думаете о Европе и о корсиканце, благодаря которому орлиный взор англичан устремлен в сторону от нашей маленькой страны? Или… или все еще не можете забыть о кораблях, погубленных по приказу, на котором стояла ваша печать?
— Да, и, как ты подозревал, это дело рук моей матери. Камал стал растирать занемевшую шею.
— И сейчас я думаю о чести и благородстве. В любом из нас этих добродетелей, по-видимому, не так уж много. Знаешь ли ты, что я вот уже несколько лет скрываю от своих английских и итальянских знакомых правду о своем мусульманском происхождении, ибо это сделает меня предметом их издевательств? Они станут относиться ко мне как к настоящему дикарю, невежественному варвару…
— Нетерпимость существует исстари в любом народе, — спокойно кивнул Хасан. — Видимо, человек не способен быть доволен собой и своим положением, пока не отыщет другого человека, которого мог бы презирать.
Несколько минут оба молчали, прежде чем Камал бесстрастно повторил Хасану рассказ матери.
— Ты что-нибудь знал, Хасан? — спросил он наконец.
— Нет, повелитель. Впервые услышал обо всем из ваших уст. Я встречал графа Клера… маркиза ди Парезе, как его зовут в Италии. Ваш отец и сводный брат Хамил лучше его знали. Я видел графа всего однажды, в Алжире, вскоре после того, как приехал сюда. Он много лет добросовестно платит дань.
Хасан замолчал, морщась от боли в искривленных пальцах, всегда мучившей его при перемене погоды.
— Печально, — вздохнул он, — что ваша матушка выступила против графа без вашего согласия. Камал поджал губы.
— «Печально» — это слишком мягко сказано, Хасан. И совсем не отражает моих истинных чувств.
— Что вы собираетесь делать, повелитель?
— Еще не решил. Но, если позволю ей отомстить, не допущу, чтобы она вернулась в Оран. Пусть ведет ту же жизнь, из которой ее вырвали двадцать пять лет назад. Что ты помнишь об англичанине, графе Клере?
Хасан медленно, словно вызывая в памяти давно минувшие
— Человек властный, гордый, сознающий свою силу.
— И благородный?
— Да.
— Он дружил с моим отцом?
— Насколько я припоминаю… оба держались друг с другом довольно холодно. Но они были такими разными людьми. Зато он ладил с Хамилом.
— Всякий, имевший хотя бы слабое представление о чести, ладил с Хамилом. Хасан, по твоим глазам видно, что ты не сказал всего.
— Есть много побуждений, повелитель, понятных одному человеку и неясных другому. Я могу понять жажду мести, но в этом случае… не уверен в праведности намерений вашей матери и просил бы вас не принимать поспешных решений.
— Хорошо, старый дружище.
— Ваше образование очень важно для людей Орана, — немного помолчав, продолжал Хасан. — Они живут так же, как жили сто… нет, двести лет назад. Думая о Каире, его многочисленных библиотеках, я готов плакать о том, что мы потеряли. Мавры теперь не ценят образование превыше всего, турки готовы растерзать евреев и христиан и убивают всякого, кто пытается восстановить справедливость. Европейцы ненавидят и презирают нас и желают раздавить. Султан ничем нам не поможет. Ваш сводный брат Хамил желал перемен, но больше всего на свете ценил честь.
— Я не хотел становиться беем оранским, и ты это знаешь, Хасан. Во всяком случае не ценой жизни Хамила.
— Хамил гордился вами, повелитель, и много раз перечитывал каждое полученное от вас письмо. — Подождав немного, Хасан тихо добавил: — Вряд ли таким человеком, как он, могла управлять женщина.
Камал встретил умный взгляд старых глаз Хасана. Весьма откровенное заявление для визиря, который, как все мусульмане, предпочитал говорить обиняками.
— Мной тоже, Хасан, хотя женщины в Европе совсем другие, нежели здесь.
— Женщина, искушенная в коварстве, — самое опасное создание на земле. Доверять женщинам глупо.
— Даже своей матери?
— Это дело другое, хотя… Я рад, что вы впитали в себя знания и культуру двух стран, повелитель, приобретя мудрость, которая остается тайной за семью печатями для мусульманина. Я боялся, что наш народ не примет вас. Однако вижу, что вы способны вершить правосудие и выносить решения со справедливостью, недоступной людям даже преклонного возраста.
— Иногда я чувствую себя очень старым, Хасан, и не особенно мудрым, просто слишком усталым.
— Вы еще молоды, повелитель, и я молюсь, чтобы ваша жизнь не оборвалась так рано, как жизнь Хамила. Прекрасный моряк, он был как дома на суше и на море. До сих пор не могу поверить, будто он упал за борт во время шторма.
— Коран учит нас принимать всякое несчастье, как волю Аллаха, Хасан. Ты измучился, старина. И я утомил тебя бессмысленными разговорами.
Хасан отмахнулся костлявой рукой и поглядел на тяжелую драпировку, свисавшую с противоположной стены.
— Помните, что месть — женское орудие, повелитель. Месть женщины не ведает благородства.