Дочь дыма и костей
Шрифт:
— Откуда она взялась? — Он чувствовал, что ответ на этот вопрос очень важен.
— Я не знаю. Не знаю! В один прекрасный день она появилась, он баюкал ее на руках, и с тех пор она всегда была в лавке. Без всяких объяснений. Станет Бримстоун что-то объяснять — держи карман шире! Разве превратился бы я тогда в мула? — Он указал на Разгута и зашелся безумным смехом. — «Будь осторожнее в своих желаниях», — наказывал мне Бримстоун, но я не послушал.
Слезы брызнули из уголков старческих глаз, а он все смеялся и смеялся.
Акива замер.
— Тогда скажи, где ее найти, — потребовал Акива. — Она была добра к тебе. Разумеется, ты знаешь, где она живет.
В глазах старика мелькнула тревога.
— Этого я рассказать не могу. Зато… зато… расскажу кое-что другое. Кое-какой секрет! О твоем племени. Спасибо Разгуту, о серафимах я знаю куда больше, чем о химерах.
Он торговался, все еще надеясь защитить Кэроу.
— По-твоему, ты можешь сообщить о моем племени нечто, чего не знаю я?
— Разгут рассказывал…
— Сказки Падшего. Ты хотя бы знаешь, почему его изгнали?
— Я-то знаю. А ты?
— История моего племени мне известна.
Изил захохотал. Одной щекой он прижимался к куполу минарета, и смех прозвучал сдавленно.
— Как книги плесенью, обрастает история мифами, — изрек он. — Может, лучше спросить очевидца?
Акива бросил равнодушный взгляд на Разгута, повторявшего вполголоса нескончаемый напев: «Забери меня, прошу, брат, забери меня домой. Я раскаялся, я достаточно наказан, возьми меня домой…»
— Мне нет нужды спрашивать.
— Неужели? Один человек однажды сказал: «В этой жизни нужны лишь невежественность да уверенность в себе — и успех обеспечен». Марк Твен. У него были роскошные усы. Большинство мудрецов носят усы.
Со стариком произошла какая-то перемена. Акива увидел, как оторвав голову от купола, он глянул вниз, за каменный выступ, на котором стоял. Безумие его уже не бросалось в глаза, если он вообще не притворялся душевнобольным. Эта попытка собрать остатки мужества не оставила Акиву равнодушным. Как и попытка уйти от ответа.
— Расслабься, старик, — бросил Акива. — Я пришел не для того, чтобы убивать людей.
— Тогда зачем? Даже химеры не преступают порог этого мира. Здесь не место для монстров…
— Для монстров? А я и не монстр.
— Да ладно. Разгут тоже так о себе не думает. Правда, монстр ты мой?
Он произнес это почти с любовью, и Разгут проворковал:
— Не монстр. Серафим, существо бездымного огня, выброшенное в другой век, в другой мир. — Он пожирал глазами Акиву. — Я такой же, как ты, брат. Такой же, как ты.
Сравнение Акиве не понравилось.
— С тобой у меня нет ничего общего, калека, — сказал он язвительным тоном, от которого Разгута передернуло.
Изил утешительно похлопал по руке, крепко ухватившейся за его шею.
— Ничего, ничего, — произнес он полным сострадания голосом. — Он просто не понимает. Монстры не ощущают себя таковыми. Помнишь историю, как дракон, пожиравший девушек, оглядывался, не понимая, что народ называет монстром его.
— Я знаю, кто такие монстры. — Тигриные глаза Акивы потемнели.
Как же хорошо он это знал! Смысл слова «жизнь» стерся благодаря войне с химерами. Они являлись в сотнях звериных обличий, и сколько бы ты ни убивал, их становилось все больше и больше.
— Один человек сказал: «Сражающийся с монстрами рискует сам стать монстром. Если долго всматриваться в бездну — бездна начнет всматриваться в тебя». Ницше. Выдающиеся усы.
— Просто скажи мне… — начал Акива, но Изил перебил его:
— Хоть раз ты спрашивал себя, монстры затевают войну или, наоборот, война порождает монстров? Я видел жизнь, ангел. В партизанских отрядах мальчиков заставляют убивать собственные семьи. Такие вещи вырывают душу, и из людей вырастают звери. Армии нужны звери, ведь так? Прирученные, выполняющие грязную работу. Хуже всего, что вырванную душу невозможно вернуть. Почти невозможно. — Он посмотрел на Акиву проницательным взглядом. — Однако шанс есть… если однажды ты сам решишь ее отыскать.
Акивой овладела ярость. С крыльев посыпались искры, разносимые ветром по крышам Марракеша.
— Зачем это мне? Там, откуда я пришел, душа нужна не больше, чем зубы мертвецу.
— Мне кажется, это говорит тот, кто все еще помнит, каково это — иметь душу.
Акива помнил. Воспоминания резали ножом, и ему не хотелось, чтобы они вернулись.
— Позаботься о собственной душе, а мою оставь в покое.
— Моя душа чиста. Я никого не убивал. А ты… ты только посмотри на свои руки.
Акива не попался на крючок, но пальцы рефлекторно сжались в кулаки: каждая полоса означала убитого врага, и таких полос на руках было неисчислимое множество.
— Сколько их? — спросил Изил. — Ты знаешь? Или потерял им счет?
Трясущийся безумец, подхваченный Акивой с мощеной булыжником площади, окончательно потерял страх. Изил присел, насколько позволил ему вцепившийся в спину Разгут, который бросал полные отчаяния взгляды то на человека-мула, то на Акиву. В нем еще не угасла надежда, что ангел прилетел спасти его.
Вообще-то, Акива знал, сколько убитых отмечено на его руках.
— Как насчет тебя? — бросил Акива. — Сколько зубов за все эти годы? Вряд ли ты считал.
— Зубы? Да, но я брал их исключительно у трупов!
— И продавал Бримстоуну. Знаешь, кто ты теперь? Соучастник!
— Соучастник? Это всего лишь зубы. Он делает из них бусы, я видел. Просто зубы на нитках.
— По-твоему, он делает бусы? Дурак! У тебя было все, чтобы понять, в чем смысл нашей войны, но ты слишком глуп. Говоришь, сраженье с монстрами делает монстром меня самого? Кто тогда ты, заключавший сделки с дьяволом?