Дочь фортуны
Шрифт:
Вагончики объезжали улицу и задержались на выезде из населенного пункта, потихоньку следуя позади процессии подбадриваемых спиртным и недавно окончившейся дракой с медведем людей. Туда же направилась и Элиза, чтобы вблизи посмотреть на невиданное прежде. Понимала, что мало кого привлекало ее эпистолярное мастерство, и чтобы скорее заработать себе на ужин, нужно подыскать что-то другое. Выгодно воспользовавшись прояснившимся небом, несколько добровольцев предлагали свои услуги, чтобы распрячь самок мула и помочь спустить на землю покореженное пианино, чуть позже установленное на траве по приказу мадам, которую все знали по столь любезному имени Джо Ромпеуэсос (сломай кости). В два счета люди расчистили необходимый участок земли, поставили столы, на которых как по волшебству появились бутылки с ромом и ряды почтовых открыток, изображавших женщин нагишом. А еще стояли два ящика с книжками неприличного содержания, о которых говорилось не иначе, как о «постельных романах с самыми пылкими сценами из самой Франции». Такие продавались за десять долларов, по очень выгодной цене, потому что благодаря им можно было возбуждаться сколько угодно раз и к тому же одалживать друзьям; вся продукция была куда прибыльнее услуг одной реальной женщины, - вот как происходящее объясняла сама Ромпеуэсос. И даже попыталась прочесть оттуда абзац, который окружающие прослушали в надгробной тишине, будто звучало некое пророческое провидение. Под конец чтения раздался хор шуток, перемешанный с взрывами смеха, и за считанные минуты в ящиках не осталось ни единой книги. Меж тем настала ночь, а вместе с ней и необходимость освещать фонарями дальнейший праздник. За бутылки с ромом мадам объявила непомерную цену, хотя потанцевать с девушками обходилось всего лишь в четверть последней. А присутствует ли здесь кто-то, сумевший бы нам сыграть на этом проклятом пианино? – как бы между
Один из вагончиков предназначался для всего обслуживающего персонала, а также служил спальней мадам и ее приемного сына, дитя барабанов, в другом же путешествовали в скученном виде остальные женщины, а далее, преобразованные в спальни, следовали еще два прицепа. Каждый из них представлял собой деревянную куклу в разноцветных платках, содержащую внутри себя койку о четырех опорах и сооруженного из москитной ткани балдахина. Еще там было зеркало в золоченой раме, импровизированное место стирки, керамический умывальный таз, персидские обесцвеченные ковры. А также что-то изъеденное молью, но все же оставшееся броским, и подсвечники со свечами больших размеров, освещающие само помещение. Все это театральное украшение воодушевляло прихожан, скрывало пыль дорог и грохот осуществляемой деятельности. Пока две женщины танцевали под музыкальный аккомпанемент, другие в колымагах в спешке занимались своим делом. Сама мадам, обращаясь с картами словно настоящая волшебница, как не отвлекалась от игорных столов, так и не забывала о своей обязанности зарабатывать авансом на оказываемых ее голубками услугах. И, между прочим, успевала продавать ром и воодушевлять всю честн`yю компанию музыкантов, ни на минуту не расставаясь с курительной трубкой. Элиза исполняла песни, что знала наизусть, а когда репертуар подходил к концу, так начинала все заново, что повторения совершенно никто не замечал. И остановилась, лишь когда взор совершенно помутился от утомления. Увидев девушку ослабевшей окончательно, великан объявил паузу, забрал деньги из шляпы и положил их в карманы пианистки, затем взял ее под руку и осторожно отвел в первый вагон, где всучил стакан с ромом. Элиза отстранила его бессознательным жестом - выпить подобное натощак было равнозначно удару увесистой палкой в самый затылок; тогда он порылся в беспорядке коробок и осколков глиняной посуды, после чего извлек оттуда кусок хлеба и несколько луковиц, на которые, несмотря на неприязнь, девушка тотчас набросилась. Когда все это сожрала в буквальном смысле, подняла взор, оказавшись тем самым прямо перед одетым в кожи типом, наблюдающим за ней с высоты своего огромного роста. Тут великана озарила невинная улыбка, обнажив собой самые белые и ровные зубы во всем здешнем окружении.
– У тебя женское лицо, - сказал он, и она тотчас вздрогнула.
– Меня зовут Элиас Андьета, - возразила в ответ та, вскинув невольно руку в жесте, словно на расстоянии выстрела намеревалась отстаивать свое право быть мачо.
– Я Вавилонянин, Злой.
– А есть Вавилонянин добрый?
– Должно быть, есть.
– Что с вами?
– Ты встретился со мной. Откуда ты, деточка?
– Из Чили. Вот хожу ищу своего брата. Случайно не слышали никаких упоминаний о Хоакине Андьета?
– Я вообще ни о ком не слышал. Но если у твоего брата яички вполне ничего, тот рано или поздно придет нас навестить. Ведь сейчас с девочками Джо Ромпеуэсос знакомы буквально все.
Доходные дела
Капитан Джон Соммерс бросил якорь судна «Фортуна» в бухте Сан-Франциско на порядочном расстоянии от берега с таким расчетом, чтобы ни одному смельчаку все-таки не хватило бы отваги броситься в воду и доплыть до берега. Также обратил внимание экипажа, что за бортом холодная вода, вдобавок может куда угодно унести течением менее чем за какие-то двадцать минут, если еще быстрее с телами не расправятся акулы. Это уже было вторым путешествием со льдом на борту, поэтому капитан вел себя увереннее. Перед тем как войти в Золотые Ворота, достаточно узкий канал, мужчина заставил открыть некоторое количество рома. Затем благородно разделил его между матросами, и когда те стали пьяными, вынул пару пистолетов и, направив на них, обязал разместиться ничком на полу. Один из помощников на борту заковал их ноги в колодки, чем привел в замешательство севших в Вальпараисо пассажиров, наблюдавших происходящее на первой палубе, совершенно, однако, не понимая, как подобное может случиться вообще. Меж тем с пристани братья Родригес де Санта Крус отправили к судну флотилию лодок, на которой планировали забрать на большую землю пассажиров вместе с ценным, содержащимся на пароходе, грузом. Экипаж было освободили, чтобы тот смог маневрировать судном в открытом море в момент возвращения, после того как последний получил еще ликера и чек, сулящий подлинные золотые и серебряные монеты, что все вместе вдвое превышало жалование. Это отнюдь не оправдывало невозможность потери земель на самом континенте в поисках шахт, хотя почти все так и рассчитывали, но, по крайней мере, служило каким-то утешением. Схожим методом набирали людей и в первое путешествие, прошедшее с потрясающими результатами; тогда хвастались наличием одного из немногочисленных торговых судов, которое, будучи охваченными помешательством в погоне за золотом, все-таки никто не бросил. Ни один человек не осмеливался бросить вызов этому английскому пирату, плоду любви Фрэнсиса Дрейка к его шлюхе-матери, кем его и считал народ, потому что у последнего отсутствовали какие-либо сомнения насчет способности человека тут же разрядить мушкет в грудь любого, начинающего было выступать.
На пристанях Сан-Франциско образовывались кучи продуктов, посланных Паулиной из самого Вальпараисо. Чего там только не было: яйца и свежие сыры, обласканные чилийским солнцем овощи с фруктами, сливочное масло, яблочное вино, рыба и морские продукты, свиная колбаса наилучшего качества, говядина, птица всевозможных сортов плюс список рецептов блюд, которые следовало готовить из данного разнообразия. Паулина поручила монахиням сделать бакалейные пирожные, молочные сладости и особое кулинарное блюдо мильохас – в общем, самую популярную еду креольской кухни, которую в замороженном виде можно было взять с собой, поместив ее в обложенные голубым снегом камеры. Первая посылка разошлась менее чем за три дня с такой восхитительной пользой, что братья освободились от своих прочих дел, лишь бы только не упустить настоящее ледяное чудо. Во время мореплавания медленно таяли кусочки тамбурина, но все же его оставалось еще достаточное количество, и на обратном пути капитан подумывал было продать продукт в Панаме по цене ростовщика. Было совершенно невозможно умолчать о потрясающем успехе первого путешествия, и новость о нескольких чилийцах, плывущих с кусками ледника на борту, разнеслась крайне быстро. В скором времени образовались целые общества, чтобы проделывать аналогичное и со льдом айсбергов Аляски, однако оказалось невозможным организовать экипаж, и свежие продукты не шли ни в какое сравнение с провиантом из Чили. Поэтому Паулина и могла продолжать свою активную деятельность, совершенно не опасаясь соперников, и наряду с этим приобрести еще один пароход, расширив подобным образом все предприятие.
Также буквально в мгновение ока продавались ящиками эротические книги капитана Соммерса, однако ж, под покровом благоразумия и мимо рук братьев Родригес де Санта Крус. Капитан во что бы то ни стало должен был избежать шумного всплеска ратующих за добродетель голосов; ведь именно так и произошло в других городах, когда цензура изымала все ввиду безнравственного содержания, и продукция ярко сгорала в публичных кострах. В Европе роскошные издания ходили в обществе крайне осторожно, в основном, среди важных господ и коллекционеров, причем большая часть доходов перепадала изданиям именно из собранных народом денег. Книги печатались в Англии, где и предлагались нелегально за сущие гроши, хотя в Калифорнии капитану удавалось увеличить их стоимость раз в пятьдесят. Ввиду проявляемого энтузиазма именно к этому виду литературы, человеку пришло в голову добавить и изображения, потому что большинству шахтеров было под силу прочесть лишь заголовки газет. В Лондоне уже были отпечатаны новые издания с пошлыми, хотя и четкими, картинками, представляющие, в конце-то концов, единственный интерес самого капитана.
Тем же самым вечером Джон Соммерс, расположившись в зале лучшей гостиницы Сан-Франциско, ужинал с братьями Родригес де Санта Крус, которые в считанные месяцы восстановили свой облик настоящих кабальеро. Теперь в этих людях не было и намека на косматых пещерных жителей, которые не так уж и давно вовсю искали золото. Капитал находился при них же в честных торговых сделках, что могли проворачивать, сидя с бокалом виски в руке в мягких утопающих креслах гостиницы, несомненно, как цивилизованные люди, а не какие-то там мужланы согласно различным слухам. К пятерым чилийским шахтерам, которые из-за них и приехали сюда под конец 1848 года, примкнули и восемьдесят деревенских батраков, людей скромных и послушных, нисколько не разбирающихся в шахтерском деле, однако ж, быстро обучаемых, уважающих приказы начальства и совсем не бастующих. Братья тут же приспособили их к работе на берегах реки Американ, что шла под контролем верных надсмотрщиков, а сами тем временем полностью вникли в дела транспорта и торговли. Купили два судна, на которых планировали совершать морское путешествие из Сан-Франциско в Сакраменто, а также приобрели двести самок мула, чтобы перевозить товар на прииски, который в обход всяких магазинов продавался напрямую. Беглый раб, раннее служивший телохранителем, на деле оказался асом в том, что касалось цифр. Поэтому теперь успешно вел всю бухгалтерию, будучи одетым под стать важному господину с бокалом и сигаретой в руках, несмотря на брюзжание англичан, которые с трудом выносили его цвет кожи, однако ж, понимали свой единственный выход из положения, заключавшийся в совместном с ним ведении дел.
– Ваша сеньора послала сказать, что в следующее путешествие на судне «Фортуна» возьмет с собой детей, домашнюю прислугу и собаку. Говорит, что уже подумывает, где бы расположиться, потому что совершенно не намерена жить в какой-то там гостинице, - поставил в известность Фелисиано Родригеса де Санта Крус капитан.
– Что за абсурдная идея! Вызванный золотом ажиотаж внезапно прекратится, и этот город вновь станет деревенькой, каковой и был пару лет назад. Ведь сокращение запасов минерала уже налицо, все места с золотым семенем, как и большие утесы, давно прочесаны. А когда они истощатся или вовсе закончатся, кому будет важна Калифорния?
– Когда я оказался здесь впервые, все напомнило мне временную стоянку беженцев, которая со временем должным образом превратилась в город. Честно говоря, мне не верится, что все исчезнет лишь по дуновению, ведь для всего Запада это есть своеобразный выход к Тихому океану.
– Именно так и говорит Паулина в своем письме.
– Последуй совету своей жены, Фелисиано, обрати внимание на ее хитрость, - прервал его брат.
– К тому же никаким способом ее не удержишь. В следующее путешествие мы поедем вместе. И не будем забывать, что хозяйка судна «Фортуна» именно моя жена, - улыбнулся капитан.
Им подали свежие тихоокеанские устрицы, один из редких гастрономических изысков, чем так славится Сан-Франциско, фаршированных миндалем горлинок и засахаренные груши из запасов Паулины, что гостиница и не замедлила приобрести. Красное вино также происходило из Чили, а вот шампанское было уже французским. Прошел слух о прибытии чилийцев, привезших лед, поэтому все рестораны и гостиницы города были полны обеспокоенными клиентами, желающими получить удовольствие от свежих услад перед тем, как последних не станет. Люди поджигали гаванские сигары, одновременно попивая кто кофе, кто бренди, когда Джон Соммерс ощутил удар рукой по своему плечу, из-за чего чуть не опрокинул свой стакан. Обернувшись, оказался лицом к лицу с Джекобом Тоддом, с кем не виделся вот уже более трех лет, когда тот высадился в Англии, обедневший и униженный. Этот человек был, пожалуй, последним, кого он ожидал увидеть, и лишь спустя мгновение им удалось узнать друг друга, потому что в кои-то веки ложный миссионер представлял собой карикатуру на американца. Уже заметно похудел и потерял волосы, а лицо обрамляли две длинные бакенбарды. Носил костюм в клетку, который молодому человеку был явно узковат, сапоги из змеиной кожи и вовсе неподходящую всему облику белую шляпу из штата Виржиния. Также при нем были карандаши, тетрадки и листы газет, что торчали из четырех карманов пиджака. Они обнялись, словно старые товарищи. На ту пору Джекоб Тодд жил в Сан-Франциско уже пять месяцев и писал в различную прессу статьи о золотой лихорадке, которые регулярно публиковались как в Англии, так и в Бостоне с Нью-Йорком. Сюда же удалось прибыть благодаря великодушному вмешательству Фелисиано Родригеса де Санта Крус, который все же не упустил из своей дырявой памяти услугу, что был должен оказать англичанину. Как и полагается добропорядочному чилийцу, он никогда не забывал о милостях, равно как и о личных оскорблениях. Поэтому, узнав о невзгодах человека в Англии, отправил тому денег, билет и записку, что доехать до Калифорнии тот не сможет, иначе как сначала не очутится совсем в других краях. В 1845 году Джекоб Тодд сошел с судна капитана Джона Соммерса, восстановив в полной мере свои здоровье и энергию, намеревавшийся позабыть позорное происшествие в Вальпараисо и целиком посвятить себя внедрению на территории своей страны утопического общества, о котором мечталось столь давно и сильно. Мужчина носил с собой толстую тетрадь, изрядно пожелтевшую от постоянного использования и морского воздуха, уже переполненную различными записями. Целое общество было изучено и распланировано до мельчайшей детали. Более того, был уверен, что немало молодых людей – а пожилые его не интересовали – перестали бы влачить свое утомительное существование. Вместо чего с охотой бы присоединились к идеальному братству свободных мужчин и женщин, которое бы сформировалось под эгидой абсолютного равенства, без какого-либо давления со стороны властей, полиции и религии. Потенциальным кандидатам подобного эксперимента оказалось гораздо труднее втолковать какие-то вещи, нежели предполагалось, хотя по истечении нескольких месяцев уже насчитывалось двое или трое, намеревавшихся, по крайней мере, что-то предпринять в данном направлении. Недоставало лишь готовых спонсировать дорогостоящий проект меценатов, к тому же требовался просторный участок земли, потому что новое общество всячески стремилось жить как можно дальше от разнообразных нелепостей мира и при этом должным образом удовлетворять свои нужды. Тодд завел было беседу с неким слегка колеблющимся в своих взглядах лордом, имеющим в Ирландии немаленькую собственность как раз тогда, когда в Лондоне до него дошел слух о разразившемся в Вальпараисо скандале, гнавшимся и неотступно следовавшим за мужчиной. Вдобавок ко всему многие двери закрывались прямо перед носом, и разом куда-то исчезли друзья с последователями, о благородстве же не было и речи, а сама утопическая мечта вмиг пошла к черту. Джекоб Тодд еще раз попытался найти утешение в спиртном и заново погрузился в затягивающую трясину дурных воспоминаний. И, точно крыса, жил в ничтожном пансионе, когда получил от своего друга поистине спасительное сообщение. Дважды мужчина более не раздумывал. Быстренько изменил фамилию и сел на судно, шедшее в Соединенные Штаты, полный планов начать совершенно иную, блестящую судьбу. Его единственной целью было окончательно избавиться от стыда и жить инкогнито вплоть до появления возможности возродить собственный идеалистический замысел. В первую очередь было необходимо добиться какой-нибудь должности; ведь материальное содержание постепенно сокращалось, и к тому же подходило к своему концу время праздной жизни. Прибыв в Нью-Йорк, представился паре газет в качестве корреспондента из Калифорнии. После чего совершил путешествие на Запад по Панамскому перешейку, потому что отправиться по Магелланову проливу ему не хватило смелости, и снова сошел на землю в Вальпараисо, где его ожидал один лишь позор и тот факт, что мисс Роза вновь услышит его очерненное имя. А в Калифорнии его друг Фелисиано Родригес де Санта Крус помог как-никак устроиться и получить должность в самой старейшей ежедневной газете Сан-Франциско. Джекоб Тодд, отныне известный окружающим под именем Джекоб Фримонт, пожалуй, начал работать впервые в своей жизни, впрочем, немало удивляясь тому, что сама деятельность еще и приносит удовольствие. Обежал близлежащую территорию, описывая все то, что только завладевало его вниманием, не обходя им и маски индийцев, происходящих буквально отовсюду иммигрантов, разнузданную спекуляцию торговцев, не медлящую свершиться справедливость шахтеров и всеобщий порок. Так, один из репортажей чуть было не стоил жизни ему самому. В основном, описывал, прибегая к эвфемизмам, и в то же время с идеальной ясностью способ, используемый в некоторых игорных домах, чтобы ставить метки на игральных костях. Также не упускал из поля зрения промасленные карты, поддельный ликер, наркотики, проституцию и практику отравления спиртным женщин вплоть до оставления последних в бессознательном виде, чтобы впоследствии заработать доллар за право насиловать таковых стольким мужчинам, сколько бы ни пожелало участвовать в развлечении такого рода. «Вот все подобное и находилось под защитой самой власти, которая этому вообще-то должна бы противостоять», - подводя итог, писал молодой человек. Его окончательно одолели гангстеры, начальник полиции и политики; на пару месяцев вынужден был затаиться, пока не утряслась вся обстановка. Несмотря на всякого рода вмешательства и помехи, статьи появлялись регулярно и постепенно завоевывали уважение к себе. Все произошло так, как и говорил когда-то его друг Джон Соммерс: в поисках безвестности обрел широкое общественное признание.