Дочь фортуны
Шрифт:
– Должно быть, она не могла сесть на судно, не оставив никакого следа, Роза, - пришел к выводу капитан после скрупулезной проверки собственных расследований.
– А Андьета?
– Его мать тебе не солгала. Имя этого человека замечено в списке.
– Ведь он присвоил кое-что, принадлежащее «Британской компании». Я уверена, он сделал подобное лишь потому, что не мог оплатить путешествие как-то иначе. Джереми даже не подозревает, что вор, которого он разыскивает, не кто иной, как возлюбленный Элизы, и надеюсь, что никогда не узнает об этом.
– А ты не устала от стольких тайн, Роза?
– И что же ты хочешь, чтобы я делала? Моя жизнь – сплошная видимость и никак не правда. Джереми, у меня такое ощущение, будто на душе камень, впрочем, ты сам это слишком хорошо знаешь, как и я. И что же нам предпринять в отношении девушки?
– Она завтра уезжает в Калифорнию, пароход уже нагружен и почти готов к отправлению. Если там женщин, как говорится, днем с огнем не сыскать, найти ее будет несложно.
– Но этого не достаточно, Джон!
– А разве тебе в голову приходит что-то лучшее?
Этим вечером за ужином мисс Роза опять настаивала на необходимости мобилизовать все имеющиеся в распоряжении средства, с помощью которых и найти девушку. Джереми, мысленно продолжающий отмечать для себя неистовую деятельность своей сестры, не пытался давать советы либо выставлять напоказ какие-то чувства. Внутри еще оставалась лишь досада на то, что сам невольно стал частью общественного скандала; мужчина искренне полагал, что Элиза не заслуживает такой степени душевных переживаний за ее персону.
– Эта атмосфера общей истерии крайне неприятна. Считаю, что рано или поздно все успокоятся. Зачем вообще ее ищут? Пусть даже и найдут, больше в этот дом человек не зайдет, - объявил он.
– Неужели Элиза для тебя пустое место, - выбранила его мисс Роза.
– Суть-то не в этом. Девушка совершила непреложную ошибку и должна в полной мере ощутить на себе ее последствия.
– Так же, как и я заплатила за свои почти двадцать лет назад, ты это хочешь сказать?
На столовую опустилась ледяная тишина. Ведь о прошлом никогда и никто не разговаривал так открыто, и сам Джереми даже не знал, был ли Джон в курсе всего того, что произошло между его сестрой и венским тенором, потому как лично тщательно следил, чтобы подобные сведения до него не дошли.
– Какие последствия, Роза? Ты была совершенно потеряна и жила в богадельне. Тебе абсолютно не в чем меня упрекать.
– Почему тогда был со мной таким благородным, а оставаться таким же в отношении Элизы уже не можешь?
– Но ведь ты же моя сестра и защищать тебя – мой долг.
– Элиза мне как дочь, Джереми!
– Однако ж реально ею не является. По отношению к этой девушке у нас с тобой нет никаких обязательств: как ни крути, человек не принадлежит к нашей семье.
– Разумеется, принадлежит! – крикнула мисс Роза.
– Хватит! – прервал капитан, ударяя кулаком по столу, отчего аж заплясали тарелки и рюмки.
– Принадлежит, Джереми. Элиза – такой же член нашей семьи, - повторила мисс Роза и, всхлипнув, стиснула руками лицо. – Это дочь Джона….
Вот тогда Джереми и услышал от брата и сестры тайну, что они хранили последние шестнадцать лет. И этот немногословный мужчина с потрясающим самообладанием, на которого, казалось, не действуют будоражащие человечество эмоциональные всплески, сильно вышел из себя, пожалуй, впервые. И тогда все, замалчиваемое целые сорок шесть лет благодаря идеальному британскому хладнокровию, поспешно вырвалось вмиг наружу, чуть ли не задушив самого человека нескончаемым потоком упреков, гнева и унижения. Потому что, наконец, осознал, каким, Боже ж ты мой, был дураком, живя под общей крышей с этим вертепом лжи. Более того, даже ничего о нем не подозревал, убежденный, что его брат с сестрой – люди порядочные, и между ними троими давно царит доверие наряду с привычкой к различным небылицам и фальши. Кто знает, сколько еще и что именно эти двое скрывали от него регулярно. Хотя всему этому предел уже наступил, потому что какого черта мне не сказали, что из-за моих же поступков со мной обращаются точно с каким-то извергом, причем данное мною вполне заслужено, и чтобы в полной мере пользоваться моим же великодушием, одновременно презирая. Ведь иначе как презрением нельзя назвать этот способ впутать его в различные нечистые дела и сразу же отстранить, лишь только появится необходимость оплачивать счета, и ведь всю жизнь одно и то же прямо с детства, когда за его спиной позволяли себе над ним же издеваться…
Молчаливые, не найдя способа хоть как-то оправдаться, Роза и Джон вынесли, как их только что публично опустили, и когда ворчание Джереми окончательно измотало его же, в столовой воцарилась продолжительная тишина. Все трое почувствовали себя изнуренными. Впервые в жизни они сошлись в словесной перепалке, отбросив маски хороших манер и элементарной вежливости. Что-то основательное, поддерживающее слабое равновесие сидящих за столом о трех ножках людей, казалось неизбежно нарушенным. И, тем не менее, по мере того, как Джереми восстанавливал свое дыхание, черты лица вновь приобретали непроницаемое и высокомерное выражение на все времена, пока он старался привести в порядок упавшую на лоб прядь волос и перекрученный галстук. Затем мисс Роза встала, подошла к спинке стула и положила руку ему на плечо. Подобный жест считался единственным проявлением близости, на которую она осмеливалась, одновременно с этим чувствуя, как грудь сжимает сильная привязанность к брату-холостяку, иными словами, молчаливому и меланхоличному мужчине, напоминавшему их отца и никогда не утруждавшему себя заглянуть прямо в глаза своим собеседникам. Женщина мысленно прикинула, что на самом деле ничего о нем не знала и, более того, никогда в своей жизни не прикасалась к родному брату.
Шестнадцатью годами ранее, утром 15-го марта 1832 года, Мама Фрезия вышла в сад и споткнулась о ни чем непримечательный ящик из-под мыла Марселы, накрытый простой газетой. Заинтригованная, подошла ближе взглянуть, в чем же было дело, и, приподняв газету, обнаружила в нем новорожденную малышку. Ни на секунду не умолкая, тут же помчалась в дом, и спустя мгновение сама мисс Роза склонилась над младенцем. На ту пору женщине исполнилось всего лишь двадцать, была свежа и хороша, точно персик, одевалась в костюм цвета топаза, а в ее распущенных волосах хозяйничал лишь ветер, впрочем, в общем и целом, была такою, какою Элиза ее впоследствии вспоминала либо представляла себе. Две женщины подняли ящик с земли и отнесли его в швейную мастерскую, где окончательно сняли всю обертку, после чего вынули деточку, кое-как на скорую руку завернутую в шерстяной пиджак. Под открытым небом ребенок пробыл не слишком уж долго, - к таковому заключению пришли со временем обе, - потому что, несмотря на утреннюю вьюгу, тельце оставалось тепленьким, и ничто не нарушало безмятежного сна. Мисс Роза распорядилась, чтобы индианка пошла поискать чистую накидку, простыни и ножницы, чтобы из всего имеющегося наскоро сообразить детские пеленки. Когда Мама Фрезия вернулась, пиджак куда-то исчез, и обнаженный ребенок, не переставая, визжал на руках у мисс Розы.
– Я сразу же узнала жилет. Я ведь лично вязала такой же Джону в прошлом, по-моему, году. И, конечно же, спрятала его, и ты, несомненно, признал бы вещь, - объяснила она ситуацию Джереми.
– Так кто же мать Элизы, Джон?
– Я не помню ее имени…
– Не знаешь, как ее зовут! Сколько же ублюдков разбросано по всему свету? – воскликнул Джереми.
– Это была девушка, живущая в порту, некая молодая чилийка, помню, очень симпатичная. Я никогда ее больше не видел и, соответственно, не знал, что та была беременной. Когда, спустя пару лет, ты, Роза, показала мне жилет, тут-то я и припомнил, что именно его и одел на гулявшую по пляжу молодую особу просто потому, что было холодно, а позже, естественно, забыл попросить у нее вещь обратно. Ты должен понять, Джереми, такова жизнь моряков. И я вовсе не тупица…
– Ты был пьян.
– Возможно. Когда, наконец, понял, что Элиза была моей дочерью, попытался расположить к себе и ее мать, но та уже исчезла, причем неведомым образом. Быть может, и умерла, мне это неизвестно.
– Не знаю почему, но эта женщина решила, что вырастить девочку должны были именно мы, Джереми, и я никогда не раскаивалась, что на меня возложена подобная обязанность. Ведь мы дали ей ласку, хорошую жизнь, должное воспитание. Возможно, сама мать дать ей ничего не могла, поэтому и принесла нам завернутую в жилет Элизу, чтобы подобным образом мы все-таки поняли, кто ее отец, - добавила мисс Роза.