Дочь генерала
Шрифт:
Увидев Дмитрия, Михаил остановил машину и сказал ему:
— Ты, брат, расскажи свою историю ребятам. Сергею может понадобиться — он писатель. А я дальше по делам поехал. С Богом!
Дмитрий, немного ошеломленный, повел их на берег озерца, посадил в тени на скамейку и начал рассказ:
— …А дело был так. Служил я в десанте, пришлось повоевать. После дембеля возвращаюсь на родной завод, на котором еще дед и отец работали…А завод совсем разорился. Обзвонил друзей. Предложил мне один пойти телохранителем в частную фирму. Со мной там поговорили, проверили и взяли. Сначала я грузы сопровождал, а потом, как меня в деле попробовали, взяли в охрану самого шефа. Мужик он был суровый, но справедливый. Платил неплохо. А вкалывал! Почти круглые сутки. Нелегко ему капиталы-то доставались. Потом случилось вот что. Приказал он мне как-то сидеть за рулем и ждать, не выключая мотор. У меня тогда сердце защемило. Мне бы с ним пойти… Да не мог я его ослушаться. Когда шеф выходил из того дома, вдруг покачнулся и упал. Изо рта кровь. Понял я — снайпер его застрелил.
Дмитрий замолчал. В тишине плескалась рыбка в озере, скрипели цикады, пересвистывались птицы, издалека слышались смех и крики детей. Он вздохнул и продолжил:
— Решил я найти киллера с заказчиком и отомстить. Короче, нашел. Через знакомых братков, друзей-ветеранов… Нашел и уничтожил. Потом на меня охота началась. Мне пришлось года два скрываться и одного за другим уничтожать врагов. Как-то раз мне страшно стало! Что это, думаю, такое! Враги плодятся и размножаются, как гидры какие. Пошел в церковь, выбрал священника постарше и всё рассказал. Он мне объяснил, что если не простить своих врагов, то это будет продолжаться бесконечно. Зло порождает зло. А прервать это размножение зла можно только прощением. Назначил он мне наказание, ну, епитимию… Я ее отработал. Потом он допустил меня к Причастию. До этого, помню, в храме всё причастникам завидовал: мне нельзя было, пока под наказанием ходил. Причастники мне казались ангелами. У них на лицах что-то такое было…сияние…
Лицо Дмитрия смягчилось. Он ладонями пытался помочь рассказу. Весь подался вперед. Видимо, ему доставляло удовольствие вспоминать это.
— Помню, причастился — и как другой стал. Будто все зло из меня вышло. Будто я никогда не убивал, а даже пальцем никого не трогал. В ту ночь я впервые спал спокойно. Страх прошел. Понимаете? Все прошлые годы жил я в страхе. А тут — нет его! А потом Господь меня сюда привел. Поехали с другом на машине дикарями отдохнуть, сюда заехали. Походили, с людьми поговорили, да и уехали. А зимой у меня перед глазами всё эти горы, дома стояли. Храм тогда этот только строился. Весь в лесах стоял. Понял я тогда, что это мое место. Взял благословение у своего батюшки, загрузил в машину вещи и приехал сюда жить. Вот и все. Теперь вот ребятишек к спорту приобщаю. Только обязательно слежу за тем, чтобы они зла и мести избегали. Одно дело — природная мышечная радость и готовность к защите отечества, а другое — озлобление и месть. Вроде всё…
— Спасибо тебе, Димитрий, — сказал Сергей. — Дай я тебя обниму, брат…
Они смущенно обнялись. Дима пригласил их заходить к нему, потренироваться, поговорить.
— Какой добрый и светлый человек, — сказала Наташа. — Это любовь так преображает. Знаешь, Сережа, мне здесь все больше и больше нравится. Может быть, нам подумать о переезде сюда?
— Посмотрим, Наташа. Как Господь решит, так и будет. Видишь, они все сюда по воле Божией попали. Господь так все устроил, что они иначе не могли поступить.
Эти счастливые дни медового месяца летели, как листочки отрывного календаря. Не успели они хорошенько загореть, да накупаться вдоволь, как стала приближаться осень. Участились дожди и туманы, подули холодные северные ветры.
И наши молодожены засобирались обратно домой.
Их провожали всем братством. Почему-то никто не хотел их отпускать, все звали остаться здесь жить. На прощанье загрузили Сережину машину южными дарами, устроили прощальный пир. А утром они тронулись в путь.
Наташа неотрывно смотрела в сторону моря и тихонько вздыхала. А море на прощанье так красиво сверкало, будто хотело запомниться именно таким: ласковым, голубым, солнечным. За перевалом сразу похолодало. Здесь люди оделись в свитера и куртки. По крыше автомобиля все чаще барабанили тяжелые капли дождя. Теплый юг удалялся, а прохладный север становился все ближе.
До встречи в раю
В эти края уже пришла ранняя осень. В лесной палитре засияли золотые и багряные тона. Небо просинело, поднялось ввысь. Белые облака летали и там, на высоте, и почти над самой землей. Полосами сеял мелкий дождь. Утренние туманы быстро таяли под натиском теплого еще солнца. Прохладный воздух очистился ночными заморозками, перетекал густыми прозрачными слоями, разнося по широким далям терпкие запахи и невесомые паутинки.
Путешественники расцеловались со старушкой Хариной, осыпали ее южными дарами. Она перебирала виноград, фрукты, цокала языком.
— Ой, что это за зеленка такая! Фей…хоа? Йод, в ней, говорите? Слушайте, а ваш старик Ломов-то, в церковь совсем перебрался. Сидит там целыми днями и на иконы смотрит. Говорит, хорошо ему там и все тут. Батюшка его поначалу-то замучился домой прогонять. А потом сторожем его сделал, чтоб зря не сидел. Так что Ломов теперь при должности. Все ружье пытался с собою взять, да отец Олег возбранил. Так он взял своего пса малохольного, будку для него из дому туда приволок, а сам с вилами вместо ружья ходит. Ну, чистый прапор!
Вдруг замолчала, привстала и всплеснула руками:
— Деточки, я чего вспомнила-то! Тут недавно батюшка на своей лошадке заезжал. Так просил вас, как приедете, чтобы к нему в гости сразу! Очень просил!.. Так вы уж того, поезжайте, милые.
— Ох, что-то там случилось, — вздохнула Наташа.
По пути они заехали в храм. У ворот их встретил старик Ломов. Он был удивительно спокоен и весь будто сиял. Он открыл им дверь и подождал, пока они писали записки на обедню и заказывали благодарственный молебен и сорокоуст. На прощанье старик чуть печально улыбнулся:
— Матушка уходит. Не бойтесь, там хорошо.
Лысая Горка встретила их непривычным молчанием. Как только они притормозили, заглушили двигатель и вышли из машины, тишина окутала их и озадачила. Не кудахтали куры, не мычали бык с коровками, не лаяли собаки. Они слышали только шепот своего дыхания и шорох шагов.
На пороге появился отец Олег и бодрой походкой вышел к ним на встречу. Он благословил их, обнял и, размахивая руками, повел в дом. Ни прежней бледности, ни слабого голоса… — казалось, его распирает энергия.
— Матушка! — вскричал он в сенях. — Поднимайся! К нам Сережа с Наташенькой приехали.
Первым зайдя в горницу, отец Олег подбежал к креслу, в котором сидел прежде, и под локоток заботливо приподнял матушку. Она с трудом встала и протянула к молодым руки:
— Милости прошу, мои хорошие, — медленно, слабеньким голосом произнесла она. — Так хотелось мне с вами увидеться на прощанье. Вот, видите, заболела старуха. Батюшка, ты там принеси чего-нибудь на стол. В печи гречка томится. Очень вкусная у нас гречка.