Дочь Голубых гор
Шрифт:
Старейшины обменялись понимающими взглядами.
Иноземец стоял прямо перед Таранисом: он протянул вперед правую руку, показывая, что в ней нет никакого оружия. После недолгого колебания Таранис убрал меч в ножны. Иноземец слегка наклонил голову, давая знак, что готов обменяться приветственными поклонами, однако, видя, что Таранис не делает никакого ответного жеста, тут же поднял голову.
– Я Кажак, сын Коляаксеса, Повелитель лошадей, – провозгласил он громким голосом. В ответ Таранис назвал свое имя, и оба они обменялись рукопожатием.
Эпона стояла достаточно близко,
Кажак озирал толпу надменным взглядом, свысока, как если бы еще сидел на коне. Большинство кельтов были выше его ростом, но он смотрел на них, как смотрят вдаль, привыкнув к бесконечным просторам.
После обмена именами было вполне прилично осведомиться, к какому племени принадлежит чужеземец, услышав ответ, все его слышавшие на короткий миг замолчали.
– Кажак – скиф, – звенящим от гордости голосом объявил приезжий
Скиф! Один из диких кочевников, живущих в отдаленных степях, один из тех грозных воинов, которые прокатились могучей волной по многим восточным землям, изгоняя их законных владельцев, безжалостно попирая существовавшие в течение многих поколений традиции оседлой жизни и возделывания земли. Скифы одержали верх даже над киммерийцами, которые славились как бесстрашные воины, оттеснив их в горы и долины, где прежде жили различные племена этого народа.
Слава о скифах докатилась даже до Голубых гор; сидя вокруг домашних очагов, кельты поговаривали об этих грабителях с берегов Черного моря, дикарях, применявших новые способы ведения войны в Галиции, Фракии и даже Анатолии. Иногда скифы объединялись с ассирийцами, которые переняли у них умение ездить верхом на лошадях и пользоваться луком; а случалось, они посылали своих наемников в ассирийское войско. Делая набеги с того места, где восходит солнце, они наводили ужас своей жестокостью на многие, известные кельтам народы.
И вот скиф спокойно стоит возле своего коня в их горном поселке, предлагая золото в обмен на их железо.
Кельты смотрели на него с раскрытыми от удивления ртами.
Одной из первых пришла в себя Эпона. Выросшая в доме вождя, она знала, как вести себя с чужеземцами, какими бы странными они ни казались. К тому же она протиснулась поближе, чтобы хорошенько осмотреть серого коня; три остальные лошади были охолощены, как волы. Пройдя мимо Тараниса, она положила руку на шею коня, покрытую мягкой шелковистой шерстью, так непохожей на грубые шкуры пони.
Заслуживало внимания и седло. Оно состояло из двух небольших подушек, набитых, как она узнала впоследствии, оленьей шерстью и сшитых вместе, так чтобы всаднику удобно было сидеть. Под седлом был потник, держалось на месте оно с помощью шерстяной подпруги и ремня, пропущенного под хвостом лошади. Вся сбруя была украшена вырезанными из цветного войлока фигурками сражающихся диких животных; сами фигурки были отделаны цветной нитью и кусочками драгоценных металлов. С самого седла свисали так же изукрашенные и отороченные мехом стременные ремни, по бокам скакуна висели шерстяные кисточки.
В Голубых горах никогда еще не видели ничего подобного.
Эпона вновь погладила шею коня, и как раз в этот момент Кажак повернулся и посмотрел на нее. Взгляд его карих глаз, помимо его желания, встретился с ее взглядом, и он, нахмурившись, тотчас же отвернулся.
«Это не глаза дикаря», – озарила ее внезапная мысль.
Воспользовавшись присутствием Эпоны, Таранис сказал:
– Эпона, отведи, пожалуйста, этих незнакомцев в дом для гостей… Тебе и твоим спутникам, скиф, будет предложено все лучшее, что у нас есть; хоть мы и небогаты, вы ни в чем не будете нуждаться, пока будете вести с нами мирную торговлю. Эта женщина позаботится, чтобы у вас было все необходимое, а мы меж тем устроим пир в вашу честь. Тогда и поговорим о торговых делах.
Таранис был рад, что может попросить Эпону выполнить традиционные обязанности дочери вождя. Махка на ее месте могла бы наотрез отказаться, поставив его в затруднительное положение, как она уже отказывалась исполнять свои новые обязанности. Эпона же с явным удовольствием оказала ему эту услугу.
После того как Эпона увела чужеземцев в дом, предназначенный для гостей, Таранис решил поговорить с советом старейшин, чтобы обсудить создавшееся положение. Прием скифов был его первым важным испытанием в роли вождя, и он был намерен не совершить никаких ошибок.
Кажак внимательно слушал; сдвинув свои косые темные брови, он пристально наблюдал за губами вождя, стараясь понять плохо знакомые ему кельтские слова. Когда Таранис вдруг замолчал и подвел к скифу желтоволосую женщину, Кажак был сильно изумлен, хотя и ничем не выдал своего изумления. Женщина заговорила с ним, подумать только, заговорила с ним! Какой странный народ – эти кельты: они позволяют своим женщинам общаться с незнакомцами, разговаривать с ними!
Она показала ему жестом, чтобы он следовал за ней. Кажак оглянулся, но не увидел никакой угрозы в рядах зачарованно глазеющих на него кельтов. Многие из них были вооружены – даже женщины, как он заметил, – но никто из них не использовал оружие для устрашения. Он приказал своим людям спешиться и пойти за ним. Никто не должен иметь повода сомневаться в смелости скифов.
Четверо скифов, ведя на поводу лошадей, последовали за Эпоной. Эпона шла с поднятой головой, легким шагом, надеясь, что за ней наблюдает дух Туторикса. Он хорошо ее воспитал.
У дверей просторного дома, обставленного всем лучшим, что было у кельтов, она повернулась к гостям и улыбнулась; к ее удивлению, никто из них не пожелал встретиться с ней взглядом. У их же племени обмен взглядами был особым ритуалом, ибо считалось: «Глаза, встречающиеся с твоими, не могут скрывать никаких тайн». Но эти скифы смотрели на нос, рот или волосы. Это смущало ее.