Дочь Голубых гор
Шрифт:
По мере того как слушатели все туже набивали свои животы, их веки все тяжелели и тяжелели. От костра струилось тепло, ночь была на исходе, смех и крики сменились тихим бормотанием и позвякиванием горшков и чар.
После того как Поэль закончил свое сказание и отошел от костра, воцарилась полная тишина.
Настало время Меняющему Обличье показать свое магическое искусство.
Через круг пирующих прошла Тена. На фоне пылающего костра ее тело вырисовывалось силуэтом под тонким платьем из беленого льна. Глядя на нее, сидевшие скифы расправили плечи. Она подошла к краю ямы, где
Постепенно дым расползся на редкие клочья, а затем и вовсе растаял, к этому времени Тена уже исчезла. Один из скифов, самый смуглый, по имени Бал, издал изумленное восклицание.
Что-то, появившееся по ту сторону костра закружилось точно вихрь, заимствуя яркий цвет и свет от горящего пламени; чуть погодя вырисовалась фигура человека, одетого в накидку из перьев, такое, по крайней мере, было впечатление. Человек развел руки в стороны, и они вдруг превратились в крылья. Видение закаркало грубым голосом. Оно как-то странно, вприпрыжку двигалось взад и вперед, выкликая то одно, то другое имя, и те, кого оно называло, откликались приглушенными голосами, низко припав к Матери-Земле, а крылатое существо подтанцовывало к ним, чтобы тут же отпрянуть прочь.
Фигура, облаченная в перья, кружилась все быстрее и быстрее, затем прижала к себе руки-крылья, сразу резко уменьшилась и, казалось, была на грани полного исчезновения. Вновь появившаяся Тена бросила порошок на угли, и птицеподобное существо исчезло в облачке дыма.
Отовсюду и ниоткуда слышался голос Кернунноса, торжественно, нараспев провозглашающего имена духов птиц.
К Тене присоединились еще две женщины. Гутуитеры танцевали, как бы сплетая какой-то затейливый узор. Стройные, похожие на языки пламени, они покачивались, совершали прыжки и кружились в отблесках костра. Три женщины…
Или четыре?
Иногда казалось, что четыре. Да или нет? Кажак нагнулся вперед. В танце в самом деле участвовали четыре фигуры, но одна из них не походила на человеческую. Высокая, худая, как бестелесный призрак, мерцающая бледным, словно иней при свете луны, сиянием бескостная фигура двигалась, петляя, точно куница.
Белая куница, горностай.
Она вдруг повернулась и посмотрела на них своей хитрой куничьей мордочкой, обнажив острые зубы, прижав ушки к голове.
Кажак нащупал рукоятку своего кинжала.
Вокруг призрачной фигуры сомкнулись женщины; высокими, нечеловечьими голосами они пропели имя Духа Куницы, Горностая.
Гутуитеры, кружась, удалились, исчезла и куница. Вместо нее появилась одинокая фигура, столь же широкая, сколь и высокая, облаченное в меха существо с поблескивающими желтыми глазами и острыми ушами. Существо на тонких ногах рванулось вперед и, щелкая зубами, накинулось на одну из собак Тараниса, которая, привлекаемая запахом и видом мяса, подошла слишком близко к пиршественному костру.
Собака, скуля, опрокинулась на спину в классической позе послушания, но набросившееся на нее существо было беспощадно. Слишком поздно осознав свою ошибку, собака вскочила на ноги и хотела убежать. Но, прежде чем она успела пробежать несколько шагов, гигантский серебристый волк схватил ее и повалил на землю. Собака жалобно взвизгнула, но она была уже обречена; не успел никто из зрителей пошевельнуться, как волк вспорол ей клыками горло и стал жадно пить кровь.
Таранис стремительно встал, но волк поднял морду и посмотрел на него, и тот опять сел. Огромное животное не торопясь вылакало горячую, пульсирующую жизнь и, оставив распростертое тело своей жертвы, потрусило в клубящийся дым.
Селение окутывал туман. Воздух был пронизан мерцающими блестками. Все очертания расплывались, звуки стали глуше. Кажак пожалел, что, в знак доверия хозяевам, оставил свой меч в доме для гостей, имея при себе лишь кинжал. Он поискал глазами своих спутников, но никого не смог различить в толпе.
Что-то танцующей походкой приблизилось к нему из тумана, это была высокая, как будто бы человеческая фигура; на короткий миг перед его глазами мелькнуло лицо Кернунноса. Скиф повертел головой, пытаясь отогнать это видение. И вот перед ним уже никого нет, только огонь.
Голоса кельтов присоединились к песнопению, которое начали друиды; они дружно взывали к птицам небес и рыбам, обитающим в воде, восхваляли плоды деревьев и созревшее зерно на полях. Продолжая петь, собравшиеся покачивались, объединенные одним ритмом, одной волей, с энтузиазмом следуя давнишней традиции. Кельты. Живые частицы единого целого.
А вокруг них колыхались волны тумана, в котором кружились какие-то смутно очерченные тени. Среди них, по-видимому, был и Кернуннос, принимавший разнообразные облики. То на нем был мех, то перья, то у него были влажные глаза лани, то широкая плоская барсучья морда.
Кажак услышал удары барабана, ритм которых, замедляясь и ускоряясь, казалось, управлял биением его сердца, руководя одновременно движениями танцующих. Музыка лиры, негромкое пение тростниковых дудок. Звон бронзовых гонгов. Гонги Кажак уже слышал, ими пользовались шаманы его кочевого народа. Наверное, это волшебство, а не реальность? Или реальность и есть волшебство? В этом дыму, под звуки песнопения, трудно было собраться с мыслями.
Бронзовые гонги звучали непрестанно; таившаяся в их монотонных ударах неведомая угроза то усиливалась, то ослабевала вместе с изменениями в ритме танца. Завыл волк. Пронзительно закричал кот. Затявкала лисица. Высокий человек с горящими глазами и кровью на губах непрерывно танцевал и пел, и из его лица, казалось, выглядывало множество духов.
Вот он, Меняющий Обличье.
ГЛАВА 11
Танцуя в дыму этой ночью, Кернуннос на миг остановился у плеча Эпоны. Она его не видела, но в этом и не было необходимости. Его голос – таким холодным голосом говорило бы насекомое, будь оно человеком – продолжал громким эхом отдаваться у нее в голове.
– Завтра луна будет почти полная, – напомнил он молодой женщине. – То, что отдано мне, навсегда мое. Для тебя самой было бы лучше, если бы ты пришла ко мне по своей доброй воле, но так или иначе в назначенное время ты будешь у меня, Эпона. В волшебном доме.