Дочь Горгоны
Шрифт:
Впрочем, даже если и так. Человеческий младенец вряд ли пережил бы такую ночь. Впору радоваться тому, что она была вовсе не человеком.
Найка ещё не привыкла думать об этом вот так. Она с самого детства знала, что в их приюте среди обычных детей живут чудовища. Просто никому в голову не приходило объяснить ей, что она и сама относится к ним.
Солунай с тоской взглянула на широкую спину охотника, который уже двинулся в обратную сторону по той же едва заметной тропинке. Вздохнула и пошла следом. Не торчать же у Ворот целый день. Александр Николаевич всё равно не оценит. Да и вряд ли заметит, хоть она в болоте утопни. У него, директора приюта, и без неё полным-полно воспитанников, что ему какая-то Солунай!
Бануш лёгким движением скользнул с места сразу же, как только двинулась сама Солунай, и пошёл рядом.
– Только гарпии нам не хватало, – бормотала под нос Солунай, прекрасно понимая, что, кроме Бануша, её никто не слышит. – Мы, между прочим, природные враги. Нам, между прочим, в одном приюте нелегко будет. А малявку эту ещё первое время кровью кормить надо. И кто кормить будет, а? Только не Солунай, не надейтесь даже. Сами, Александр Николаевич, кормите свою драгоценную Аэллу. А потом она вырастет и откусит вам голову. Потому что от этих куриц другого ждать не приходится.
Рядом захихикал Бануш.
– Да ты ревнуешь, Найка! Бессовестная! Ты ревнуешь директора Амыра! А должна его остерегаться! Забыла?
Солунай горестно вздохнула и снова уставилась в спину идущего впереди директора. Его тёмно-русые с проседью волосы и густая борода в детстве пугали её и заставляли думать, будто директор приюта уже стар. Став же старше, она поняла, что он ещё очень молод. Тёмно-серые глаза его всегда смотрели пронзительно, словно Александр Николаевич знал наперёд все мысли своих воспитанников. В детстве это пугало, сейчас же всё чаще смущало.
– Я и так остерегаюсь уже одни духи знают сколько времени! Я устала! – свистящим шёпотом ответила Солунай и снова зыркнула в сторону директора. – Я… мне… Да ему плевать на меня, понятно?
– Ой, не скажи, – покачал головой Бануш. – Ты, что ли, не веришь в это?
– Во что? – Солунай прекрасно его поняла, но отвечать не спешила.
Тропинка теперь вилась среди камней, идти становилось всё сложнее, но они привычно перепрыгивали с одного валуна на другой, цепко выхватывая взглядом норы многоножек и опасные корни полушников золотоносных. В отличие от родственного озёрного полушника, эта тварь разрослась до кустарников и охотилась, выпуская на поверхность боковые ядовитые корни. Охотилась она, конечно, не на людей, но приятного от ожогов всё равно было мало. Тем более осенью, когда корни подмерзали и становились хрупкими. Запнёшься о такой, разлетится крошечными кусочками, выковыривай потом из кожи и лечи ожоги. Нет уж, лучше шагать аккуратнее. И на многоножек, впавших в спячку, тоже не стоит наступать. Если только коснуться её, она немедля распрямит своё членистое тело в локоть длиной, да только для того, чтобы снова свернуться, но уже вокруг ноги. Отдирать её потом с мясом!
Так что Солунай вовсе не тянула время, как мог бы подумать друг, просто пристально следила за тем, чтобы не попасть в ловушку. А что они с Банушем могли тут пройти хоть ночью с закрытыми глазами, так упоминать об этом и вовсе было некстати.
– В то, что он охотник за головами, – замогильным голосом ответил Бануш и хихикнул, обнажая острые мелкие зубы. Ещё и ружьём, что ему отдал Александр Николаевич, махнул. Шутник.
Солунай поёжилась. Дюжину лет назад она обожала страшные сказки, что рассказывали воспитанникам старухи. Особенно много сказок знала Айару. Слушать её можно было вечно. Про Кудая и Эрлика, про злых духов алмысов, про диких гаруд, людских шаманов и нижний мир. Но сейчас ей всё чаще начинало казаться, что сказочного в этом ничего и не было. А вот пугающего, наоборот, в избытке.
– Только не говори, что ты влюбилась в директора, – прожурчал Бануш, мастерски владевший голосом. Скажи это кто-то другой, и мигом бы узнал, какая тяжёлая рука у Солунай. Но сейчас она молчала, только ещё внимательнее вглядывалась в тропку. В её очках совсем ничего не видно, хоть плачь! Впрочем, если плакать, этого тоже не будет видно. Снаружи. Хорошие очки, зря она про них так.
– Найка, ты чего? – испугался Бануш, когда она споткнулась из-за пелены слёз. Ладно, хоть о простую корягу. – Я же пошутил просто, не обижайся! Я переживаю за тебя, понимаешь. Тебе нужно его остерегаться, мне правда так кажется.
– Эй, бездельники, чего встали как Красные Ворота? – грубовато окрикнул их тот, кого стоило остерегаться. – Идите-ка быстрее!
Солунай поспешно подняла нос повыше, позволяя холодному ветру высушить щёки. А глаза всё равно оставались скрыты. Впрочем, даже если бы Александр Николаевич и заметил что, никогда бы не сказал. Такой уж он был человек.
– Так, Бануш, давай сюда ружьё. Солунай, принимай Аэллу, – начал командовать директор, едва они подошли ближе. – Видели?
Ребята посмотрели на землю и синхронно кивнули. Среди жухлой травы виднелись отчётливые следы, которые причудливо извивались поперёк тропы.
– Кто из вас, паршивцев, не дал Катеньке в спячку впасть, ну? – спросил Александр Николаевич сердито и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Солунай, за Аэллу отвечаешь головой. Тебя Катя не тронет. И давайте скорее.
Солунай едва заметно вздрогнула при упоминании головы, а вредный Бануш ещё и подмигнул, мол, я же говорил!
Но при этом она была страшно благодарна директору за то, что отвлёк их от разговора, а её ещё и от тяжёлых мыслей. Полагать, будто он и впрямь опасается Катеньки, было весьма наивно, но они оба с Банушем сделали вид, будто поверили. Целее будут.
Солунай покрепче обхватила тёплый свёрток и против своей воли заглянула в него. Просто чтобы убедиться, что не навредила гарпии.
Спавшая до этого момента девочка открыла тёмные и блестящие, как вороний глаз, глазки и сонно моргнула. Сердце Солунай дрогнуло. Пусть гарпия подрастёт и лицо её станет жёстким, будто выточенным из дерева, младенцем она была прелестным. Даже думать о том, каково было её родителям расставаться с малышкой, не хотелось. Знали ли они, что тут Аэлла будет в безопасности, или просто пытались спасти дитя, не веря в это? Будут ли они искать её потом? Будет ли она ждать этого?
Солунай говорили, что большинство приютских были настоящими сиротами, но откуда это знал директор, понятия не имела. Но были среди них и вот такие, как эта Аэлла: родители переправили её Воротами прямо из Греции, от волос малышки ещё пахло морем и кипарисами. Или Солунай просто нравилось так думать.
Что случилось с ними, почему они решили спрятать ребёнка? До их угодий добрались охотники за головами или простые туристы, которые оказались немногим лучше? Кто знает.
Практически каждый воспитанник приюта мечтал, что однажды его найдут родители и заберут. И ни разу на памяти Солунай такого не случалось.