Дочь горного короля
Шрифт:
Асмидир хотел сказать что-то, но передумал и предоставил распоряжаться ей. Серебристые доспехи он привез из Кушира с намерением преподнести их вождю, о котором сказал пророк. Он представлял их себе на мускулистом юноше, но теперь не мог поверить, что покупал их, ничего не зная о Сигурни. Весь ее облик являл истинно королевскую стать – странно, как он не замечал этого раньше.
Аль-джиины освободили пленников. Фелл почтительно склонил голову, но Сигурни смотрела только на иноземного солдата. Ее пальцы сомкнулись на рукояти кинжала, лезвие с шорохом вышло из ножен, и она с обманчивой грацией двинулась к Обрину.
– Не надо, Сигурни. – Фелл, единственный, кто понял ее намерение, заслонил сержанта собой. – Он спас меня от пытки, рискуя собственной жизнью.
– Ни один нижнесторонний не будет оставлен в живых, – мягко, почти без гнева сказала она. – Отойди, Фелл.
– Я объявляю кормак на этого человека.
Асмидир не понял, о чем идет речь. Сигурни же, помедлив, спросила с холодной улыбкой:
– На врага?
– Да. Я сидел связанный, и раскаленный клинок приближался к моим глазам. Обрин остановил офицера, ударив его по лицу, и за это сам подлежал мучительной казни. Плохо бы я отблагодарил своего заступника, позволив его зарезать. Я прошу подарить его жизнь мне.
– Отойди, Фелл. Я поговорю с ним.
Фелл поколебался и отступил. Асмидир не видел на лице Обрина никаких признаков страха.
– Известно тебе, что такое кормак? – спросила Сигурни.
– О ваших варварских обычаях я ничего не знаю, сударыня. Я простой, неученый солдат. Может, вы сами мне скажете?
Асмидир видел, как вынуждает себя к спокойствию Сигурни, глядя на человека в ненавистном мундире. «Она убьет его, – думал он. – Стоит ему сказать одно неверное слово, и она вонзит ему нож в горло».
– Это значит, что он усыновляет тебя. Сколько тебе лет?
– Тридцать семь по моему счету. Могу ошибаться на пару годков в ту или другую сторону.
– Стало быть, твой названый отец моложе тебя лет на пятнадцать. Хочешь стать его сыном, нижнесторонний?
– А выбор у меня есть?
– Выбор есть всегда. – Сигурни подступила совсем близко к нему. – Ты спас Фелла, поэтому я у тебя в долгу. Можешь идти на все четыре стороны. Мне хочется убить тебя, хочется посмотреть, как твоя кровь хлынет на пол, но слово мое нерушимо. Если уйдешь, никто не тронет тебя.
– А если останусь?
– У тебя на это духу не хватит. Уходи, не испытывай моего терпения!
– Значит, я могу горцем стать? – засмеялся Обрин. – Бунтовщиком против барона и короля? Вот он, перекресток дорог. Хочешь взять меня в сыновья, парень? Неплохо придумано, клянусь Богом! Я пойду твоей дорогой, хотя все мы знаем, куда она приведет. Что я должен сделать, сударыня? Кому присягнуть?
Изумленная Сигурни молчала, но Асмидир что-то произнес по-куширски, и все двенадцать аль-джиинов преклонили колени вокруг женщины в серебристой броне.
– Ты стоишь перед госпожой Сигурни, предводительницей горных кланов, – сказал он Обрину. – Ей и надлежит присягнуть.
Обрин опустился на одно колено и приставил кинжал Сигурни к своему горлу.
– С этого дня я ваш раб, сударыня. Я отдаю свою жизнь в ваши руки и однажды приму за вас смерть. В этом клянется перед Богом Обрин, сын Энгиста.
Сигурни взглянула на Фелла, который один остался стоять, и он упал на колени.
– Моя жизнь отныне и навеки принадлежит тебе, Сигурни.
Она кивнула и обернулась к Асмидиру:
– Надо поговорить.
Они оба покинули зал. Обрин с Феллом поднялись на ноги.
– Спасибо, парень, – сказал солдат. – Ты об этом не пожалеешь.
– Я-то нет, а вот ты? Что будет, когда ты сойдешься в бою со своими соотечественниками? Это ведь не пустяк.
– За меня не тревожься, Фелл. Это для вас все мы низинники, а на самом деле мы из разных краев. Сам я тоже принадлежу к горному народу, завоеванному лет сто назад. Никого из моих соплеменников в Цитадели нет, но дело даже не в этом. Есть вещи, за которые человек обязан сразиться. Это самое, думаю, и хотел мне сказать Колларин. Так ведь? – спросил Обрин человека в зеленом.
– Так. – Искатель подошел к ним, перешагнув через трупы. – Всегда спрашивал себя, каково это быть героем.
Аль-джиины молча забрали тела и вышли.
Поднимаясь по устланной ковром лестнице в комнату, где Ари показал ей доспехи, Сигурни чувствовала себя как во сне. Идущий рядом Асмидир молчал. Комната была маленькая, пятнадцать на двадцать футов. Большое окно выходило на Хай-Друин. Для своего выхода Сигурни надела кольчугу, поножи и сапоги, но меч, шлем и панцирь оставила здесь. Панцирю придали форму живота и груди молодого атлета, шлем был для нее слишком велик.
Она отворила окно, впустив в комнату прохладный, но легкий ветер. Гибель Эбби причиняла ей почти такую же боль, как зло, от которого она сама потерпела. Но еще сильнее горевала Сигурни по своей утраченной жизни – по уединенной хижине, по охоте в горах, по тихим ночам. Она жалела, что не послушалась Грейма, который предупреждал ее о нраве барона. Потеряла бы пару грошей, зато жила бы вольготно, как прежде. Путь, который ей указывает судьба теперь, приведет к смерти и ее, и всех других горцев. Ей представился могучий олень, окруженный волками. Так и ее народ: либо они обратятся в бегство и ненадолго продлят себе жизнь, либо сразятся и падут тут же на месте.
Тучи над Хай-Друином напоминали корону, венчающую седовласую голову.
– Выскажи, что у тебя на душе, госпожа, – попросил Асмидир.
– Незачем называть меня так, – ответила она, по-прежнему глядя в окно. – Здесь нас никто не слышит.
– Начало положено, Сигурни. Пора задуматься, как быть дальше.
– Знаю. Что предлагаешь?
– Свой совет я выскажу позже. Хочу сначала послушать тебя.
Она подавила охвативший ее гнев.
– Стратег и воитель здесь ты, по твоим же словам. Чего ты ждешь от меня?