Дочь императора
Шрифт:
– Где же этот крестьянин встретил их?
– Сегодня утром, в девять часов, на опушке леса.
– Они ехали к замку или от него?
– Они углублялись в лес.
– По направлению к перекрестку?
– Да, сударыня.
– Господи, Господи! – вскричала несчастная баронесса, с отчаянием ломая руки. – Это верно засада!
– Боюсь, что так, сударыня… тем более, что раза два или три мне невдалеке слышались звуки, похожие на звяканье оружия.
– Но ты только это и слышал, не правда ли? Криков, борьбы не было слышно?
– Нет, сударыня; если эта засада была устроена против кавалера, которого вы ожидаете, то она не удалась, потому что он не проезжал.
– О, теперь я благодарю Бога за это!
– Сейчас, когда я возвращался в замок, – продолжал паж, – собака выскочила из леса и бросилась ко мне. Это был Блиц, любимая борзая барона. Сегодня утром егерь, старик Вилькен, взял Блица с собой на объезд. Вдруг собака с радостным лаем кинулась в чащу. Напрасно старик звал его, – Блиц не вернулся.
– Привел ты его в замок?
– Нет, сударыня, он опять убежал в лес. Есть только один человек, для которого Блиц может покинуть меня и Вилькена, – это господин барон.
– Господи, сохрани и помилуй нас! – прошептала Эдвига, вздрагивая.
Наступило минутное молчание.
– Поди спроси, вернулась ли Агнеса? – сказала наконец баронесса.
Агнеса была ее любимая служанка; она нянчила ее со дня рождения и никогда не расставалась с ней.
Паж вышел и поспешно вернулся.
– Ну что? – спросила баронесса.
– Агнеса не возвращалась, – отвечал он, – и никто не знает, где она пропадает с нынешнего утра.
Баронесса в отчаянии ломала руки.
– Агнеса не могла добровольно бросить меня. Дай Бог, чтобы ее не погубила привязанность ко мне!.. Что делать, Господи, что же делать? – пробормотала она с тоской.
Она остановила на паже тоскливый взгляд, как бы решаясь доверить ему какую-то тайну. Крупные слезы блистали на глазах молодого человека.
Честность и почтительная преданность, выражавшаяся на его лице, успокоили бы самую недоверчивую душу.
Баронесса подозвала его ближе к своему креслу. Он повиновался.
– Ближе, – шепнула она. – Теперь слушай, что я тебе скажу на ухо. Я доверю тебе тайну, которую знает только один человек в мире, и от которой, как я уже сказала тебе, зависит моя честь и жизнь. Поклянись мне, что свято сохранишь ее.
– Клянусь, моя добрая госпожа.
– Спасением души твоей?
– Да!
– Хорошо. Возьми этот ключ; им ты отворишь дверь комнаты, которая в конце этого коридора, как раз возле маленькой лесенки, ведущей к калитке. Понимаешь?
– Да, сударыня; это та дверь, на которой гвоздями выведен крест?
– Так. На другом конце этой пустой комнаты ты найдешь другую дверь; стукни в нее сначала два раза, потом, после небольшой остановки еще три раза. Всего пять раз… Тебя спросят: кто там? Ты ответишь: да сохранит Бог сирот! Тебе отворят. Тогда ты увидишь женщину, крестьянку; потом, потом… ребенка, девочку лет трех… Ты скажешь этой женщине, – ее зовут Мартой… Ты скажешь ей, что пришел за ней от меня, и приведешь их сюда. В эту пору в коридоре никого не бывает, и я надеюсь, что вы никого не встретите. А все-таки скажи ей, чтобы она хорошенько укрыла ребенка платком… Ты меня понял, Филипп? – прибавила она, остановив на лице молодого человека свои большие глаза, ввалившиеся от бессонницы и страдания.
– Да, баронесса.
– Иди же скорее, мой друг, и да сохранит тебя Бог!
Как только он затворил за собой дверь, баронесса подошла или, скорее, дотащилась до своей образницы, стоявшей возле ее кресла, и стала усердно и горячо молиться.
Тем временем Филипп осторожно шел по темному коридору, который вел к лестнице близ калитки.
Когда он проходил мимо комнаты Агнесы, горничной баронессы, ему почудилось, что кто-то там зашевелился. Он остановился, прислушался, но все было тихо.
– В этом старом замке, – проворчал он, – благодаря ветру, крысам и треску полов всегда кажется, что кто-то ходит.
Однако, из предосторожности, он посмотрел в замочную скважину; но в комнате никого не было видно.
– Ошибся, – сказал он и пошел дальше.
Едва он скрылся за первым поворотом коридора, как дверь Агнесиной комнаты осторожно отворилась; молодой человек, несколько старше Филиппа и одетый в такое же платье, выставил голову. Успокоенный тем, что кругом все было тихо, он вышел, затворил дверь так же осторожно, как отворил ее, и пошел за Филиппом. Он, очевидно, хотел подсмотреть, куда он идет.
Дойдя до конца коридора, он с минуту постоял в нерешимости. Потом, предполагая, что Филипп, вероятно, должен был выйти через калитку, он спустился по лестнице, которая вела к ней.
Когда он хотел отворить калитку, выходившую в поле, ему послышалось щелканье ключа в замке. Он быстро поднялся наверх. Солнце садилось, и наступающие сумерки сгущали мрак и в темном коридоре. Только кое-где слуховые окна пропускали слабые лучи света, которые, подобно потухающей лампе, освещали очень небольшое пространство.
Паж барона, Георг Мансбург, надеялся вернуться в коридор вовремя, чтобы увидеть, кого караулил, в ту минуту, когда они стали бы проходить мимо одного из слуховых окон, но он опоздал. Однако, когда Филипп отворял дверь комнаты баронессы, волна света хлынула на молодого пажа и его спутницу.
Георг сделал радостный жест и убежал. Он сбежал с лестницы и вышел через калитку, которая вела к окнам замка.
Во время кратковременного отсутствия Филиппа баронесса писала с лихорадочной торопливостью.