Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
Сыпались вопросы. Что-то Джейн не знала, а иногда отвечала легко. Она рассказала и про сани, и про русскую зиму (про неё все слышали, но как одеваются русские, никто не знал). Что-то рассказала про русского императора Николая. Уже приготовилась рассказать про многочисленные народы, живущие в России, включая якутов, но боцман решил, что настала пора закрывать клуб.
– Расходимся ребята. Джонни, завтра расскажешь. Откуда ты столько знаешь-то? Может, бывал в России?
– Что-то читал, что-то слышал, сам пока не бывал, – ответила Джейн.
– Значит, запомнил хорошо. Повезло тебе с башкой. Будешь теперь Джонни Всезнайка.
«Джонни Задохлик, Джонни Плакса, Джонни Друг Котов. Теперь Джонни Всезнайка. Вот сколько имён, – прошептала Джейн, когда клуб
Оловянный Томми, как всегда, имел своё мнение, но, как всегда, промолчал.
Глава 3, в которой обсуждение вопросов войны и мира продолжается не только в кают-компании, но и на камбузе, морская пехота и буфет несут потери, выясняются отличия морских и сухопутных взысканий, боцман Три Пинты трактует Шекспира, а офицер Её Величества дискутирует с юнгой о туалете и гильотине
«Кроме того, ты увидишь море с борта корабля, а не с берега», – сказал на прощание Лайонел. На этот раз брат ошибся. Сказать, что Джейн не видела море совсем, было бы ложью. Но последний раз более или менее спокойно взглянуть на волны ей удалось лишь в Портсмуте, перед тем, как подняться на борт «Пасифика». После этого она видела только камбуз, а море – лишь на бегу.
«Ничего себе морское путешествие, – не раз думала Джейн. – Вот интересно, если мы пойдём ко дну, меня предупредят или нет? Зато тогда море увижу точно».
После того, как Джейн была назначена стюардом, море стало доступнее. Удавалось ненадолго задержаться на палубе и осмотреться. Правда, картина не радовала. Балтийское море оказалось таким же мрачным, как и Северное. Холодное, по-осеннему неприветливое, с волнами цвета грязного свинца, оно не было похоже на тропические моря, о которых так часто рассказывал папа. А может, это Джейн было зябко на палубе после жаркого камбуза.
Сам корабль тоже не радовал. Он дымил двумя трубами, вываливая в блеклое небо тяжёлые дымные облака. От этого дыма были закопчены мачты и паруса. Паруса выглядели невзрачно, как забытые сироты, когда в дом пришла мачеха.
«Может быть, Лайонел был и прав, – подумала Джейн, – парусам только и остаётся, что истлеть да мелькать на картинках. Жаль. Вот было бы здорово как-нибудь поплавать на настоящем корабле, под белоснежными парусами, без паровой машины. Наверное, уже не получится».
Из-за утренних трудов на камбузе Джейн даже пропустила стоянку в Копенгагене. Впрочем, её и стоянкой-то было не назвать: «Пасифик» вошёл в гавань (говорили, чтобы принять почту и какого-то пассажира), после чего сразу продолжил движение прежним маршрутом.
Грустить из-за того, что не удалось взглянуть с палубы на город, Джейн не стала. В жизни появилось столько тревог и забот, что даже и не погрустишь толком. Ближайшей заботой было поскорее добраться до кают-компании и обслужить джентльменов.
Джентльмены опять говорили о войне.
– У каждой войны должно быть имя, – говорил капитан Тремэйн. – Конечно, дарить эти имена войнам – занятие для историков, но никто не мешает нам дать этой войне хотя бы временное прозвище. Думаю, что самое лучшее из них – это «Странная война». Уже прошло почти восемь месяцев после разрыва отношений, а война, собственно, не началась. Мы обстреляли Одессу, заплатив за это удовольствие пароходофрегатом «Тигр» [25] . На юге наша армия вместе с французами сидит в Варне и ждёт, пока русские нападут на неё, а русские сами ждут нашей атаки. В Белом море мы обстрелялиSolovetski монастырь, видимо, желая проверить, не разразит ли нас небесный гром. Гром не грянул, но и монахи не стали сдаваться, так что ядра и бомбы потрачены впустую [26] .
25
30 апреля 1854 года английский паровой фрегат «Тигр» сел в тумане на мель вблизи Одессы и был уничтожен русской полевой артиллерией, а экипаж сдался.
26
7 июля 1854 года два паровых британских фрегата подошли к Соловецкому монастырю (Онежская губа Белого моря), предложили сдаться, но после безрезультатной бомбардировки уплыли прочь. Монастырь был повреждён, обошлось без жертв.
27
Бомарзунд находится на Аландских островах, ныне принадлежит Финляндии.
– Я не постесняюсь повториться, – отозвался майор, – ещё раз напомнив собственную метафору о битве медведя и акулы. Медведь ревёт с берега, а мы клацаем зубами в волнах. Если медведь зазевается на берегу, то потеряет лапу, если мы полезем на сушу, то узнаем его когти.
– Не стоит забывать о третьем участнике, который не позволит этой войне остаться Странной, – заметил ещё один офицер, определённый Джейн как капитан сапёров. – Это французский орёл. Он помнит, как русские ощипали его при Наполеоне, кстати, с нашим участием, поэтому машет крыльями и хочет взять реванш. Французы лезут в драку и на Чёрном море, и на Балтике. Я слышал, что штурм Бомарзунда затягивался лишь из-за ожидания французского корпуса.
– Что же, – усмехнулся майор, – судьба послала нам идеального союзника. Нам не приходится толкать его, надо лишь глядеть, как он рвётся в драку, и идти следом. Вообще-то, урон на войне – неизбежность, к которой не следует стремиться. Пока что мы потеряли лишь фрегат «Тигр». Не знаю, как будет под Бомарзундом, но на Балтике потери несёт лишь наша морская пехота, время от времени совершающая шлюпочные прогулки на русское побережье…
Речь майора прервал звук, который, как считают вежливые люди, приносит счастье. Услышав слова офицера о потерях в морской пехоте, Джейн уронила пустую чашку с подноса.
От неожиданности она присела, не выпуская поднос, чтобы подобрать осколки. В эту секунду корабль качнуло, и ещё одна чашка разделила судьбу подружки.
– …а также наш буфет, – продолжил майор прерванную фразу. – Может быть, юный стюард решил, что потери в личном составе вынудят командование перевести его в морскую пехоту? Боюсь, если опустошение сервиза продолжится, ничего другого не останется.
Весь стол сдержанно и вежливо засмеялся.
«Вы пьёте чай, а мой отец сейчас сражается!» – Джейн с удивлением поняла, что гневные слова так и остались на языке. Губу себе она прикусила надёжно. Её пальцы торопливо, несмотря на порезы, собирали осколки и сбрасывали на край подноса. Вроде бы не осталось.
– Этот мальчик все равно лучше своего предшественника, – заметил капитан Тремэйн по-французски. – Он чистоплотен и не попрошайка, а потери на войне, как верно заметил Колверн, всегда неизбежны…
– Но долг командующего, даже если он командует над буфетом, сводить потери к минимуму, – продолжил майор. Джейн поклонилась, так как не знала, обязан ли воспитанный стюард извиняться вслух за разбитую посуду, и покинула кают-компанию.
О потерях, понесённых буфетом, пришлось доложить коку. Разговор вышел неприятный.