Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
— Бабушка?! — изумлённо выдохнула Хрийз. — Бабушка! Бабулечка, помоги, спаси! Ба…
— Сгинь.
Сеть развернулась и начала падать, медленно, как в кино. Если коснётся, смерть, отчётливо поняла Хрийз. И уже видела, что ошиблась, приняв за родного человека не пойми кого, с беспощадным светом в глазах и магической жутью в каждом движении. Если Хафиза пугала, а князь Бранислав вызывал страх, то эта почтенная дама со своей чудовищной сетью внушала дикий неописуемый ужас; хотелось бежать с воплями, но не было сил.
Это такой сон. Сейчас я проснусь. Вот прямо сейчас…
Спасение пришло, откуда не ждали. Оранжевое пламя нырнуло под сеть и задержало её. Хрийз рванулась в сторону, и пламя потекло за нею, собираясь в человека.
— Чтагар-р-р, — гневно выкрикнула не-бабушка, разворачиваясь всем корпусом в сторону оранжевой фигуры.
Они схлестнулись. Хрийз с чувством вздохнула, отёрла лоб и только прикинула, что делать дальше, куда спасаться, как прямо перед нею, мгновенно, напугав до полупотери сознания, возникло искажённое лицо старого знакомца-Нырка. Он решил просочиться за сеть и смыться, пока двое метелят друг друга, глупая девчонка по-прежнему нужна была ему в качества донора магической энергии. Хрийз не успела заслониться, клыки вновь впились в губы, и она с обречённым ужасом осознала, что второго поцелуя не переживёт…
… Где-то далеко-далеко натянулась и зазвенела тонкая струна. Реальность плыла сухим жарким, сверкающим непостоянством. В ней словно протаивало и тут же снова затягивалось пёстрым ледком окно в другой мир, в комнату, где когда-то жила девочка Христина, а теперь мебель там стояла в чехлах и занавешены были зеркала. Чаша с водой на столике, и горят рядом с нею две большие кручёные свечи. Пожилая женщина смотрит в воду и шепчет слова старинного заговора…
— Бабушка!
— Христинка, внученька!
— Ба-абушка-а… Помоги-и…
Мир вспыхнул синим огнём. Хрийз держала раслин в ладони, и тот пылал, роняя живые шипящие искры в туман. Искры сплетались сетью на кошмарном существе, щёлкавшем клыками. Существо рвалось, пытаясь вновь дотянуться до жертвы. Не очень-то это у него получалось.
А затем огонь обратился в лёд, и обжёг совсем уже запредельной болью. Бабушкин голос стих, исчез, пропал. А лёд остался…
Колеблющаяся огненная фигура, две стихии в одной: ярость штормовой волны и запредельная мощь подводного вулкана. Голос, женский, но глубокий, исполненный силы:
— Жива?
А сил не осталось не то, что на ответ, на вдох. Сознание смерклось, краски вокруг выцвели, заклубились вихревым туманом. Господи, какой страшный, жуткий, кошмарный сон, скорей бы проснуться!
Женщина со странным, апельсинового цвета, лицом внезапно возникла совсем рядом. Странная, текучая как вода, живое оранжевое пламя на фоне ледяной синевы. Она взяла в руки раслин Хрийзтемы и оскалилась, показывая мелкие-мелкие, нечеловечески острые зубки.
И вновь коловорот тошнотных красок: мир менялся, стремительно, страшно, необъяснимо. Сжался в комнату, но не до конца, полосы тумана стояли вертикальными столбами. Оранжевый огонь, — женщина по имени Чтагар, — раздвинула туман и села на кровать, рядом с Хрийз, кровать жалобно вскрикнула и прогнулась под её весом.
— Так ты Вязальщица, что ли? — с любопытством спросила Чтагар, подчёркивая последнее слово. — Маленькая, правда, ещё, глупенькая…
— Это сон? — жалобно спросила у неё Хрийз. — Это сон такой, да? Я скоро проснусь?
— Проснёшься, — кивнула Чтагар. — Грани миров проходят через наши сны и сквозь наши души. Мы здесь всесильны… или бессильны… смотря по тому, как поставишь себя, каков запас Силы пронесёшь с собой, во имя чего отправишься в путь.
Хрийз вдруг услышала скрипящий скулящий звук. В углу комнаты стоял ком тумана, опутанный синей сетью. Ком вздрагивал и противно скулил, в нём уже не было ничего человеческого, да и чудовищного, по сути, не было тоже…
— Нырок…
— Он бы выпил тебя, дурёха, — сочувственно произнесла Чтагар. — До дна. А потом выжрал бы душу. Угораздило же тебя…
— Вы… из патруля? — спросила Хрийз. — Или… Ой, — ей страница из подаренной учителем книги чётко высветилась в памяти. — Ваше высочество…
— Оставь, — посоветовала принцесса, вставая.
И мир изменился снова. Туман упал и вытек в окно. Комнату выморозило ледяным холодом, сразу же стало больно дышать. Присутствие Чтагар ещё ощущалось, но в комнате, конечно же, никого не было. Хрийз со стоном села, потёрла виски. Голова раскалывалась, а баралгина в этом мире не знали… Во рту стоял мерзкий привкус крови, губы, судя по ощущениям, вздулись до размеров хорошей картофелины.
Хрийз потянулась к столу, к графинчику с водой. Уронила крышку… Жадно пила. Вот ведь сон, приснится же такая мерзость. Спохватилась, глянула на ладонь, где во сне кипело пламя.
Ладонь почернела и спеклась. Хорош сон, ничего не скажешь! Вспомнилось всё до мельчайшей запятой. Но музыка не воскресла. Хрийз помнила её, но не слышала больше. Рука пугала больше поцелуев полуночной нежити. Какой кошмарный ожог… и пальцы… пальцы не гнутся!
Ударило, пронизало болью до самого затылка.
Хрийз закричала.
Хафиза Малкинична против обыкновения, утратила обычную свою невозмутимую маску. Хрийз смотрела на неё и ёжилась поневоле. Лекарку пробило на негатив знатно. Она осунулась, на переносице собралась горькая складка и как-то сразу стало видно, что целительница далеко не так юна, как кажется. Сколько же ей на самом деле лет?..
Чтагар обернулась буквально за считанные секунды. Передала пойманного гада по инстанции и вернулась вместе с Хафизой. Хрийз, однако, успела за эти секунды почти совсем рехнуться от боли. Ласковое слово и исцеляющая магия сотворили чудо, боль ушла, но смотреть на спекшуюся руку было выше человеческих сил. Хрийз старалась не смотреть, тихо плача от пережитого ужаса…
— Всё уже, всё, — ворчливо приговаривала Хафиза, обрабатывая ожоги. — Будет тебе… не реви. Всё позади. Ампутация не потребуется, восстановим, будет рука как новенькая…
Хрийз всхлипывала, утиралась и исподтишка разглядывала принцессу Чтагар. Та ходила по комнате, оглядываясь с любопытством ребёнка, угодившего на склад игрушек. Выглядела она совершенно не по-человечески. Хрийз только и твердила себе: хотела посмотреть на загадочных моревичей, любуйся теперь, когда ещё увидеть доведётся.