Дочь мэра
Шрифт:
— Яна, ты просто говоришь причину слез, и это больше не причина. Хотя я и так знаю ее. Твой мальчик накосячил небось? — он ухмыляется, а я перевожу на Сашу злобный взгляд. Прямо сейчас во мне так много чувств и эмоций, и все они готовы выплескаться, как из кипящего чана.
Может Саша и не думал злорадствовать, а может слишком радуется за промах своего оппонента, но мне неприятно.
— Это тебя не касается, ясно? — грублю в ответ и вырываюсь из загребущих рук. Вернее, это он позволяет мне выпутаться,
В груди все печет, лавой разливается боль от пережитого, но рука все еще сжимает телефон. Со скоростью звука сбегаю прочь. В комнате я сажусь на кровать и опять набираю Богдана.
Тишина может оглушить.
Как привязанная я с телефоном три дня, но он больше не отвечает на мои сообщения, звонки. А сам и не перезванивает.
Для себя решаю очевидное: я сделала все, что могла. Как восторженное настроение все замечали, так теперь и подавленное замечают…все. Мама, конечно, порывается спросить, в чем дело, но видя мою реакцию, занимает выжидательную позицию.
— Яна, солнышко, как будешь готова, говори. Я буду прямо тут тебя ждать. И что бы ни случилось, малыш, все можно решить, слышишь? — она утешительно гладит меня по щеке и ждет отклика, а я даю ей этот отклик, утвердительно кивая в ответ.
Саша, словно назло, все время в доме. Все время у меня на глазах. Пару раз привозит сладости из моей любимой кондитерской, опять же…именно те, что я так люблю, но относительно него я пытаюсь абстрагироваться. Вместо этого грущу на выходных, рассматривая фотки с Богданом и понять не могу, как так получилось, что в одно мгновение моя жизнь разделилась на «до» и «после».
В понедельник у меня нет сил на то, чтобы встать с кровати и пойти на учебу. Я понимаю, что явно заболеваю. Но через силу мне удается подняться и спуститься вниз.
— Яна Александровна, ваша мама просила передать, что уехала за продуктами к праздничному столу, будет чуть позже, — наша помощница по дому участливо мне улыбается.
Да, точно…у Миши завтра день Рождения. И мы всегда празднуем его дома, что бы ни случилось. Интересно, неужели в этот раз тоже получится? Дадут увольнительные?
— Анна Викторовна, спасибо.
— Вы что-то сегодня…Плохо себя чувствуете?
— Да так, слабость накатила, — прикладывая ледяную ладонь к горячему лбу, и сама поражаюсь своей реакции. Очевидно, я слишком горячая. Других симптомов нет.
— Так может вы дома сегодня?
И прежде чем я успеваю ответить…
— Конечно, Яна Александровна сегодня останется дома, — звучит мне в спину властный голос, и я подскакиваю на месте от неожиданности. Меня внимательно изучают темно-карие глаза.
Приказывать мне вздумал? С какой стати, простите?
— Саша, я сама в праве решать, что мне делать и когда.
— За руль ты не сядешь, а так тебя никто не повезет. Мой приказ, — грубый тон заставляет меня напрячься. Ежусь, но отворачиваюсь от источника звука. Главбез отца встает и шагает ко мне, обходит, после чего, даже не спрашивая, трогает за лоб и хмурится.
— С ума сошла? Ты горишь, — тут же сажает меня на высокий барный стул и достает аптечку, выуживает градусник и вручает мне. — Врач еще, называется, Яна! — последнее произносит тихо.
— Оставь меня в покое, пожалуйста.
Я говорю это Саше, но нас покидает Анна Викторовна.
— Не могу, — безапелляционно звучит в ответ.
С тяжестью в груди выдыхаю спертый воздух и чувствую, как по щекам начинают литься слезы безысходности. Совсем не потому, что я заболеваю, или что мне приказывает Саша. Причина в этой боли именно в том, что без Богдана Исаева мне очень плохо.
— Ян, не плачь. Не стоит оно того, — мужчина грубовато хватает меня и прижимает к себе. Незнакомый аромат бьет по ноздрям. Загораются красные лампочки о том, что это чужой…
— Я не могу не плакать, я не могу остановиться, — вырывается у меня из горла, и в следующую секунду я слышу слегка удивленный голос.
— Что здесь происходит?
Голос отца звучит как гром среди ясного неба. Мне сложно скоординировать движения, и я не сразу отскакиваю от Саши, который вообще не думал меня отпускать, судя по тому, как крепко его руки легли на мои плечи.
Я поднимаю голову и в абсолютно заплаканном виде сталкиваюсь взглядом с папой, который явно не в настроении и рассматривает довольно странную позу, в которой мы с Сашей стоим.
— Привет, пап, — осторожно выпутываюсь из рук мужчины и стараюсь незаметно стереть слезы тыльной стороной ладони, но поздно. Он все и так уже видел. Саша не отходит от меня, только смотрит, пока говорит своему непосредственному начальнику.
— Вечер добрый, босс.
Папа подходит, рассматривает нас с особым энтузиазмом, изгибает черную бровь, а затем берет меня за руку и притягивает к себе.
— Что случилось, Яна? — целует меня в лоб и следом прикладывает руку ко разгоряченной коже.
— Да ничего, пап, просто плохо себя чувствую, — смотрю прямо на белую рубашку, не решаясь поднять взгляд выше. Он ведь прочитает правду в глазах.
— Врача вызвать надо. Ложись отдыхай, я позвоню Ивановичу, пусть посмотрит тебя.
— Хорошо, пап.
Он все равно замечает слезы, стирает их пальцем и переводит внимание на Сашу.
— Точно все нормально? Плачешь чего?
Подскакиваю на месте и тут же отвечаю:
— Потому что чувствую себя плохо, пап.
И я ведь совсем не вру. Совсем-совсем. Действительно плохо себя чувствую, что морально, что физически. По изможденному лицу отца видно, что он не шибко настроен на другие разговоры. Мне даже начинает казаться, что он чем-то обозлен. Неужто тем, что только что увидел?