Дочь нечестивца
Шрифт:
Два с лишним месяца пролетели как миг и в то же время тянулись невыносимо долго. К концу срока Нейт чувствовала себя обессиленной и была счастлива покинуть тесную безликую комнату, ставшую для неё гробницей при жизни. Тело Кархедона III, жестокого правителя двадцать второго нома, подготовили по всем правилам бальзамирования. Специальными крючками вытянули через ноздри мозг, а опустевшую черепную коробку заполнили жидким битумом. Выковыряли глаза, чтобы заменить их на более долговечные из цветного стекла и эмали, которые будут ему служить в верхнем мире. Внутренние органы (все, кроме сердца и почек) извлекли и поместили в канопы — погребальные урны, заполненные бальзамом. Семьдесят дней пролежало тело в натроновой ванне, растворяющей жир и мышцы, а потом его заботливо обмотали льняными бинтами, создав прочный каркас.
Погребальный
Всё это создавало тягостное впечатление, которое лишь усиливали фальшивые причитания плакальщиц, в знак скорби обмазавших лица илом. Эти охающие и рыдающие старухи шли за Нейт и своими монотонными завываниями сводили её, полумёртвую от страха, с ума. Чернь, выстроившаяся по обоим берегам Нила, наблюдала за процессией молча. Женщины, дети, старики жадными взглядами провожали подносы с едой. Едой, которая была предназначена мертвецу, в то время как они, живые, умирали от голода. Нейт ощущала их злость, пока ещё сдерживаемую вбитой с детства покорностью и привычкой повиноваться, но уже готовую вырваться наружу от малейшего толчка. Нейт подумала, что солдаты тоже это чувствуют: на их лицах застыло одинаковое выражение тревоги и настороженности.
В толпе Нейт заметила высокую фигуру Гианта. За те два с лишним месяца, что номарх отмокал в натроне, им не довелось увидеться. Широкоплечий нубиец не сводил с любимой покрасневших глаз. Нейт отвернулась, забираясь на барку. Уже на борту она неосознанно попыталась отыскать на берегу Диктиса, но потом резко себя одёрнула: главарю разбойников незачем здесь светиться. В который раз она задалась вопросом, придёт ли за ней грабитель или бросит в каменной усыпальнице среди сокровищ и мумий? Все семьдесят дней эта мысль не давала покоя, мучая и сводя с ума. Придёт или нет? Спасет или оставит умирать? Любит или просто игрался? Нейт закрыла глаза, на мгновение полностью растворяясь в страхе и панике.
«Он придёт, — сказала сама себе, — придёт за золотом Кархедона и за его мумией. Чтобы разбогатеть и чтобы отомстить. И раз уж он всё равно проникнет в пирамиду, то выведет и меня».
Барка покачивалась на волнах. Жрецы вновь завели свои заунывные песнопения, молитвы из «Книги мёртвых». Чёрная фигура Гианта на берегу удалялась, становилась меньше и меньше — ещё одна неразличимая точка в смазанной мешанине лиц. Нейт почувствовала, как к страху и панике примешивается тоска, словно от её сердца к берегу над водой протянулась тонкая нить, и вместе с расстоянием растет и напряжение в её волокнах, готовых порваться.
Лёгкая парусная лодка причалила к пристани. Гладко отполированная пирамида сверкала на солнце так, что при взгляде на неё начинали болеть глаза. После ритуала «открытия рта», когда жрец приподнял крышку саркофага и дотронулся до подбородка мумии теслом, символически возвратив покойному способность есть, видеть и разговаривать, похоронная процессия во главе с Рахенемом двинулась ко входу в гробницу. Теперь Нейт шла впереди, и стражники подталкивали её в спину. Девушка попыталась запомнить дорогу на случай, если придётся выбираться из пирамиды самостоятельно, но быстро поняла: человеческая память несовершенна, не способна вместить такое количество нужных поворотов и направлений. Чем дальше углублялись они в лабиринт, тем стремительнее росла паника и тяжелее становилось дышать. Разреженный воздух камнем оседал в лёгких. Процессия двигалась медленно. Отчасти — из-за того объёма вещей, которые были необходимы номарху в загробной жизни: мебель, еда, одежда, сундуки с золотом и ушебти, саркофаги с мумиями людей и животных. Отчасти — потому что все до ужаса боялись угодить в расставленные ловушки и не сводили глаз с Рахенема — единственного, кто знал безопасный путь. Нейт снова спросила себя, придёт Диктис за ней или нет.
Минула вечность, прежде чем они достигли входа в погребальную камеру. Саркофаг номарха торжественно поместили в базальтовую нишу и накрыли плитой, а затем уже более небрежно сгрузили и остальные вещи, свалив вдоль стен в беспорядочном и шатком нагромождении. Рахенем подвёл Нейт к её собственному приглашающе распахнутому саркофагу. На него девушка и уселась, наблюдая, как один за другим тонут во тьме факелы удаляющейся процессии и слушая затихающие шаги. Спустя время до неё донесся оглушительный звук удара: рухнула каменная глыба, окончательно замуровавшая коридор. Нейт осталась одна в темноте, похороненная заживо под сотнями тонн гранита. От свободы её отделяли полный опасностей лабиринт и неподъёмный каменный блок, перекрывший вход. Девушка глубоко вздохнула, пытаясь побороть приступ паники. Оставалось только надеяться и ждать.
Глава 32
Ра вступил в свою еженощную схватку с чудовищным змеем Апопом, когда нубиец прижался щекой к холодному камню, замуровавшему вход в гробницу. Гиант до боли напрягал слух в безнадежной попытке что-то услышать, и временами ему казалось, что тишину лабиринта прерывает то горестный всхлип, то плач. Там, в глубине пирамиды, была заживо похоронена его любимая, одинокая и сходящая с ума от страха. Каково это — сидеть в непроглядном мраке, всеми покинутой и забытой, судорожно глотая тяжёлый воздух, которого с каждым часом становится меньше и меньше? В темноте оживают самые страшные ночные кошмары. Тут и там чудятся странные звуки и шорохи. Кто угодно может внезапно наброситься, выпрыгнув из чернильного мрака, — любое воображаемое чудовище.
Что сейчас делает Нейт? Как долго продержится, если помощь не придёт или опоздает? Сколько растянувшихся на вечность минут истечёт, прежде чем её рассудок окончательно помутится? Решит ли она попытать удачу, от безысходности вступив в лабиринт, полный смертоносных ловушек?
Гиант в отчаянии ударил кулаком по каменной глыбе. Проклятый разбойник, этот паршивый скорпион, не сказал ему ничего, а ведь он, отбросив ревность и гордость, на коленях умолял о помощи! Красивое лицо бандита оставалось бесстрастным, и только в глазах вспыхнул и погас странный огонь.
Гиант царапал ногтями массивный блок, словно надеясь его раскрошить или отодвинуть. Казалось, если бы путь в лабиринт был открыт, он бы сам отправился навстречу опасностям, только бы избавиться от сводящего с ума ощущения собственного бессилия. Рассуждать так было лёгко, пока огромный кусок гранита загораживал вход, исключая возможность выбора.
Гиант не знал, почему в эти страшные часы вспоминал последнюю проведённую вместе ночь. Нубиец привычно пытался прикрыться. (Все эти шрамы, убогое отверстие мочеточника в том месте, где у мужчины должен находиться гордо стоящий член. Такая беспощадная нагота была выше его сил). Но Нейт ничего не хотела слышать, ничего не хотела понимать, и в конце концов ласками и словами заставила Гианта забыть о своём увечье. Она подарила ему несколько бесценных минут, в течение которых жалкий скопец ощущал себя нормальным, полноценным мужчиной. Она ласкала чувствительную кожу вокруг уродливого отверстия сначала пальцами, затем языком, и на её лице — Гиант специально приподнялся, чтобы проверить — не отражалось брезгливого отвращения. Гиант не понимал, как можно спокойно выносить это уродство, но был благодарен любимой за то, что она не пошла на поводу у его стыда. В ту ночь Нейт его исцелила. Пусть ненадолго, пусть временно. Но Гиант навсегда запомнил охватившее его в тот момент чувство безмятежного счастья: счастья, не омрачённого ни стыдом, ни мыслями о собственной ущербности. Вот за что он любил Нейт. За что вообще можно кого-то любить. В чужих глазах ты отражаешься, как в полированной бронзе, но только от смотрящего зависит, каким ты себя увидишь: ничтожным и жалким или прекрасным и полноценным. Да, Нейт не любила Гианта, но обладала удивительной способностью не замечать его недостатков и делать так, чтобы и сам он о них забывал.