Дочь огня
Шрифт:
Пока шел пир, жениха обряжали на среднем дворе, в одной из комнат для слуг. Женщины со смехом и шуточками надевали на богатыршу служанку, приведенную распорядительницей свадеб, мужские штаны, камзол, белый ситцевый халат, а поверх него еще ватный халат, жидкие, почти совсем вылезшие волосы скрутили в жгут и спрятали под тюбетейку, на ноги натянули высокие сапоги. Взглянув в зеркало, она сама себя не узнала.
— Ну чем не жених? — смеялась одна веселая гостья. — А вы помните день своей свадьбы? Как он подходит к невесте, как ухаживает за ней?
— А чего мне за ней ухаживать? Если бы сейчас самой попался какой-нибудь женишок, мне и то было бы все равно…
— Ах вы, камень неотесанный! — сказала другая женщина. — Да хоть притворитесь, покажите как-нибудь вашу мужественность!
— Ладно уж, что-нибудь сделаю.
С той же церемонией, что и невесту, жениха провели через проход во внутренний двор, так же провозглашались приветствия, на которые отвечали дружными криками. Затем жениха ввели в комнату, поставили рядом с невестой в угол за пологом… Полог опустили, и сваты со стороны жениха — младшая госпожа с подругами — сели в ряд перед ней. Принесли зеркало и, просунув его за полог, поднесли к лицу жениха и невесты: ведь им полагалось увидеть друг друга прежде всего в зеркале. Невеста никак не хотела открыться и показать будущему мужу свою красоту. Услышав возню за пологом, гости заволновались и попросили незаметно откинуть его, чтобы все видеть. Наконец невеста на глазах у всех показала себя в зеркале жениху и сама на него посмотрела — на губах ее мелькнула улыбка. Все закричали: Поздравляем! Поздравляем! — и торжественно поднесли новобрачным чашу с шербетом. Сначала невеста, потом жених отхлебнули по глотку из чаши и передали ее гостям.
Распорядительница поднесла чашу госпоже Танбур, как самой почетной гостье, и сказала при этом:
— Уважаемая Оймулло, прошу вас, скажите что-нибудь.
Оймулло улыбнулась, подумала минутку. Все молчали, ожидая с нетерпением, что она скажет.
— Шахханум рожает — махханум страдает — говорится в народе, — сказала Оймулло с улыбкой. — Этот шербет не для меня предназначен, аромат его кружит голову другим, почему я должна говорить?
Хотя намек Танбур мало кем был понят, все охотно захохотали, а распорядительница, не отдавая ей чашу, произнесла:
— Душу отдам за ваши речи! Еще что-нибудь скажите.
— Если я возьму чашу, — заметила Оймулло, — то должна поцеловать вашу руку, но что же мне делать, если я не могу поступить иначе, чем сказал Хафиз: Не целуй ни уст виночерпия, ни руку, держащую чашу, — не надо целовать руки мнимых святых.
Все в восторге закричали.
Распорядительница передала чашу Оймулло и сказала:
— Это я целую вашу руку.
Жених с невестой уселись за пологом, им расстелили дастархан с пирожками, конфетами, леденцами и каршинской халвой с фисташками. Остатки сластей, как водится на свадьбах, роздали желающим. Потом стали разносить фруктовый суп, и наконец перед гостями выстроились блюда с пловом.
Гости все подглядывали, как ведут себя жених с невестой, и смеялись от души, стараясь, правда, чтобы невеста этого не видела.
Когда кушанья были убраны, певцы запели песню в честь молодых, и опять начались танцы. Полог опустили. Вдруг — неизвестно, уж что там случилось, — жених вылетел из-за занавески как стрела и под громкий хохот гостей выбежал из комнаты. Тогда старшая госпожа, обращаясь к невесте, сказала укоризненно:
— Что же это вы так упрямитесь? Нельзя так. Надо жениху-бедняжке и позволить что-нибудь… Нехорошо быть такой недотрогой… Теперь что будем делать? Вот жених обиделся и ушел!
Сваты подтвердили: жених разочаровался, обиделся, ушел и не вернется.
— Ну и бог с ним! — сказала невеста и вдруг заплакала.
— Что с вами? — удивилась старшая госпожа. — Ну, ну, успокойтесь, я пошутила. Оказывается, жених забыл подарок и пошел за ним.
— Не приведи бог никому быть несчастной, как я! — сквозь слезы проговорила невеста.
Эти слова и горестный голос так поразили всех, что смех замер, застыли улыбки. В большой комнате стало совсем тихо.
Старуха Дилором встала с места и, взяв за руку внучку, поскорее увела ее.
— Довольно, тут наслушаешься таких речей, которые девушке слышать не пристало…
Они ушли домой.
Дома, уже лежа в постели, Фируза спросила тихонько:
— Бабушка, ведь на сегодняшнюю свадьбу столько истрачено денег, столько было хлопот и возни — неужели это все только ради того, чтобы посмеяться над бедной женщиной?..
Старуха только головой покачала.
— Да, столько хлопот, столько труда, столько расходов — и все ради шутовства, от скуки. Баи не знают, куда деньги девать, кичатся своим богатством, пользуются любым поводом, чтобы всем его показать, перед всеми похвастаться, вот и устраивают такие праздники, веселятся, издеваясь над людьми.
— Но если у них так много денег, что они не знают, куда их девать, почему бы им не подарить лишние деньги бедным?
— О-о! — воскликнула старуха. — Эти люди лучше в огонь или в воду бросят свои богатства, чем хоть грош дадут бедняку.
— А почему?
— Так уж бог их создал.
Фирузу не убедил бабушкин ответ, и, помолчав, она сказала:
— Жалко, что Оймулло там была. Она не такая, как другие. Она умная и все понимает. Ей не надо бывать на таких сборищах.
— Это верно, — сказала старуха. — Да ведь и ей приходится мириться с обычаями. Если она будет отказываться от таких приглашений — раз не пойдет, другой не пойдет, — тотчас про нее распустят всякие нехорошие слухи. Ну вот Оймулло и пришла, немного посмеялась, повидала тех, кто был ей интересен, спела и пением своим порадовала нас. Но все-таки, конечно, ей не по себе было на этом тое, я это видела.
— Она самая красивая, самая замечательная, самая достойная из всех, кто там был!
— Это правда, — Дилором погладила по голове свою умную внучку, — твоя Оймулло на голову выше их всех.
А назавтра Фируза отправилась в школу для девочек, к Оймулло Танбур.
С тех пор она уходила туда каждый день с утра и возвращалась в полдень. За короткое время она выучила буквы и начала читать Хаф-тияк и Чоркитоб. Усвоила она и религиозные обряды — так, что даже бабушку свою учила, что нужно произносить, когда совершаешь ритуальное омовение, и как поднимать руки на голову. Раньше Дилором редко молилась, но в старости, под влиянием других старух, стала выполнять религиозные обряды, совершала намазы. Рабыням и служанкам некогда было по нескольку раз в день становиться на молитву, да еще совершать омовение, с них никто и не взыскивал за это. Каждый год они постились, как и все, — и только. Теперь старуха Дилором даже гордилась, что узнала от внучки основные предписания мусульманской религии.
И вот сейчас она лежит на своей постели, не спит, смотрит широко открытыми глазами в пространство.
Все ее мысли — о внучке. Она просит бога дать внучке хорошего мужа, тогда ее заветное желание исполнится и она спокойно закроет навсегда глаза. Других желаний у нее нет…
Фируза заварила чай, принесла в комнату, налила в пиалу бабушке. Старуха приподнялась и, шепча молитву, выпила чай. Попросила еще и, выпив, велела Фирузе хорошенько вымыть пиалу и только тогда пить самой. Фируза все выполнила, как хотела бабушка.