Дочь палача и дьявол из Бамберга
Шрифт:
– Э, к вам пришли, – ответила Агата. – Высокие гости.
– И кто же? – с любопытством спросил Симон. – Кто-нибудь из советников?
Агата помотала головой:
– Нет-нет, куда выше! Внизу дожидается его сиятельство курфюрст, епископ Вюрцбурга собственной персоной! О господи боже мой! – Она беспокойно потерла ладони. – Он говорит, что хочет побеседовать с вами.
Фронвизер глубоко вдохнул, потом пригладил волосы и попытался разгладить морщины на запыленном камзоле.
– Боюсь, было бы неучтивым заставлять его сиятельство ждать, – сказал он, обращаясь к Самуилу, и тяжело вздохнул: –
Спустя примерно полчаса Симон, Самуил и епископ Иоганн Филипп фон Шёнборн стояли в небольшой часовне, устроенной в доме викария. Ее убранство составляли три ряда церковных скамей, простой алтарь, на котором лежало простое распятие, ваза с высушенными розами и фигурка Девы Марии.
В священной обстановке Симону легче было вести разговор с епископом, который ко всему прочему был германским курфюрстом и другом кайзера. Старый Бонифаций Фронвизер всегда хотел, чтобы сын добился больших высот на врачебном поприще. Что ж, теперь Симон водил знакомство не то что с бургомистрами или фогтами, а с одним из самых могущественных людей в Германии…
«Был бы отец еще в живых! – подумал он. – Как бы он мной гордился!»
Но потом вдруг устыдился своего тщеславия.
Иоганн Филипп фон Шёнборн оказался весьма обходительным человеком. Симон уже узнал от Самуила, что епископ Вюрцбурга всегда прислушивался к голосу разума и вера в колдовство вызывала у него глубокую неприязнь. Впрочем, вчерашнее происшествие совершенно сбило его с толку, и ему захотелось поговорить с врачами еще раз. Стражники, приставленные для его охраны, дожидались, облаченные в кирасы и вооруженные шпагами и алебардами, в коридоре перед часовней. Один раз взволнованная Агата пыталась подать им кувшин вина, однако епископ учтиво ее отослал.
– Вы даже представить себе не можете, как успокоили меня, представив разумное объяснение этому явлению, – объявил Шёнборн и пожал потрясенному Симону руку. – Я уже усомнился было в собственной рассудительности… Спасибо вам.
Фронвизер в смущении поклонился:
– Надеюсь, ваша благодарность не преждевременна, ваше сиятельство. Это ведь только предположение…
– Предположение, основанное на точном диагнозе, – с улыбкой перебил его Самуил. – Не будь таким скромным, Симон. Досадно только, что я сам об этом не догадался. – Он покачал головой: – Бешенство! Мне следовало это знать.
Симон еще в спальне поделился с епископом предположением, что Харзее подхватил бешенство. Поначалу он не решался рассказывать Шёнборну о своем подозрении, что викария могли заразить намеренно. Но, убедившись в расположении курфюрста, цирюльник и об этом не стал умалчивать.
– И вы действительно полагаете, что все эти похищения и бешенство викария как-то взаимосвязаны? – с любопытством спросил Шёнборн. – За всем этим может стоять один и тот же человек?
Симон предостерегающе поднял руку:
– Ну, доказательств у меня пока нет, но это кажется мне все же более логичным, чем верить в кровожадных оборотней. В любом случае подозревать во всем артистов было слишком опрометчиво.
– Если бы только подозревали – кого-то из них уже убили и повесили! – Шёнборн сердито
Шёнборн вздохнул и опустился на одну из скамей.
– С другой стороны, от него хотя бы никакого вреда. И он не столь фанатичен, как Харзее или прежний архиепископ Фукс фон Дорнхайм, при котором и начались эти злополучные преследования.
– Правда, что в ваших владениях на подобные судилища наложен запрет? – спросил Самуил.
Шёнборн задумчиво кивнул.
– Хорошо бы по всей Германии ввести такой запрет. Но время для этого, видимо, пока не настало. – Он взглянул на друзей: – Вам знаком труд Cautio Criminalis иезуита Фридриха Шпее фон Лангенфельда? В Кельне мне довелось лично познакомиться с этим ученым. Шпее еще тогда был убежден, что пытками невозможно докопаться до истины. Думаю, даже я сознался бы в сношениях с дьяволом, если б меня растянули на дыбе… До чего же это глупо!
– Насколько мне известно, артистов уже сегодня начнут допрашивать, – тихо произнес Симон. – Если хоть один из них признается, что они заколдовали викария, от наших доводов не будет никакого проку.
– Да, я понимаю, к чему вы клоните. – Шёнборн поднялся со скамьи. – Хорошо, я попробую убедить Ринека, чтобы тот отложил допрос. Но боюсь, моя власть небезгранична. Тем более что у этого Малькольма, их режиссера, действительно обнаружили какие-то магические безделушки… Послезавтра я покидаю Бамберг, и тогда вам придется полагаться лишь на себя. А до тех пор вам нужно представить доказательства столь убедительные, чтобы с ними согласился самый упертый тугодум.
– Нелегко бороться против суеверий, – заметил Самуил.
– Кому вы это говорите?
Епископ протянул им обоим руку. Симон с Самуилом собрались преклонить колени, однако Шёнборн остановил их.
– Сейчас, когда нас никто не видит, в этом нет никакой необходимости, господа. Иногда хочется простой искренности в обхождении, без лишних церемоний. – Он посмотрел Симону прямо в глаза: – Я верю вам, мастер Фронвизер. Покажите мне настоящего преступника, и я встану на вашу сторону. Филиппу нужны мои деньги, чтобы достроить свою резиденцию. Поэтому я смогу оказать на него некоторое влияние. Но помните: против целого города, охваченного безумием, даже я бессилен.
Он развернулся и вышел за дверь. Стражники смиренно склонили перед ним головы.
Куизль сосредоточенно листал многостраничный протокол, перешитый бечевкой и дополнительно проклеенный. Палач стоял с Иеремией в епископском архиве, напротив стеллажа с числом 1628. Документ у него в руках по объему намного превосходил все остальные. Заглавие на кожаной обложке гласило: ПРОЦЕСС НАД КАНЦЛЕРОМ БАМБЕРГА ДОКТОРОМ ГЕОРГОМ ХААНОМ.
– Неужели они самого канцлера осудили? – изумился палач.