Дочь палача и дьявол из Бамберга
Шрифт:
Иеремия кивнул.
– Для власть имущих эти судилища стали хорошим предлогом, чтобы избавиться от себе подобных. В этом убедились по меньшей мере шесть бургомистров и несколько советников. – По его лицу скользнула улыбка. – Кстати, на костре они ничем не отличаются от простых смертных. Это ты, наверное, по собственному опыту знаешь. – Взгляд его снова стал серьезным. – И все-таки процесс над канцлером стал особенным. Хаан был умным человеком и поначалу пользовался покровительством епископа. Остальным патрициям, видимо, не давал покоя тот факт, что Хаан не был уроженцем Бамберга. Кроме того, он хоть и не собирался прекращать
– Эти псы испугались за свою добычу, – проворчал Куизль.
– Именно. – Иеремия перевернул страницу и показал на имена. – Поэтому советники составили заговор, жертвой которого в конце концов стало все семейство Хаан.
Якоб потрясенно взглянул на калеку:
– Все семейство?
– Начали с жены и дочери, которых обвинили в сношениях с дьяволом. Ко всему прочему, благородные мужи утверждали, что обе женщины готовили мазь из детей, с помощью которой могли влиять на погоду. И, разумеется, на теле у них нашлись колдовские отметины. – Иеремия почесал лысину. – Я хорошо помню, как мои помощники нашли его у супруги под мышкой. Когда в него ткнули иголкой, кровь не потекла, и, в общем-то, уже тогда все стало ясно.
Куизль с возрастающим отвращением смотрел на бывшего палача Михаэля Биндера, который теперь под другим именем невозмутимо рассказывал о своих прошлых деяниях. Якобу самому приходилось искать такие колдовские отметины – родимые пятна подозрительной формы, которые дьявол якобы выжигал на теле ведьмы как знак их союза. Но ему удавалось вовремя прекратить осмотр.
– После супруги и дочери настала очередь самого канцлера и его сына, – спокойно продолжал Иеремия. – Должен признаться, Хаан выказал удивительную стойкость. Но под конец все-таки признался, что целовал дьявола в анус. – Он подмигнул Якобу: – Сам ведь знаешь, рано или поздно все признаются. Однако с ним нам пришлось повозиться. Ну, по крайней мере, он добился, чтобы перед костром его обезглавили…
Куизль закрыл глаза. Отвращение дурным привкусом ощущалось во рту.
Он – всего лишь орудие, как и ты. За ним нет никакой вины.
Но смириться с этим было не так просто.
– Что было дальше? – спросил он, чтобы отвлечься.
– Потом последовали остальные дочери и невестка. Таким образом было истреблено почти все семейство Хаан, одно из самых знатных и могущественных в Бамберге.
Куизль в полной растерянности держал в руках документ, который скупыми, бесцветными словами повествовал о таких неизмеримых страданиях.
– Избавиться от канцлера – это еще можно понять, – сказал наконец палач. – Но чтобы всю семью? Зачем?
– Звучит жутко и бессмысленно, но все шло по плану, – пояснил Иеремия. – Когда супругу и старшую дочь обвинили в колдовстве, канцлер отправился в Шпейер, чтобы подать жалобу в Высший суд. Это оказалось роковой ошибкой, намеренно спровоцированной его противниками. Епископа оскорбило такое самоуправство, и он отвернулся от Хаана. Остальных членов семьи устранили – вероятно, затем, чтобы потом не осталось свидетелей. Насколько я знаю, их родственники умирали при странных обстоятельствах даже после судилищ. Ни один из Хаанов не дожил до конца года.
– И кто же все это затеял? –
– Хм…
Иеремия задумчиво склонил голову, после чего открыл страницу, на которой были перечислены все члены комиссии. Это были те самые люди, которые значились в списке Куизля.
– Ну, так или иначе, каждый внес свою лепту, – продолжил Иеремия. – Но, как мне кажется, главным зачинщиком был все-таки председатель комиссии. Если не ошибаюсь, изначально должность канцлера обещали ему.
– И кто же был председателем? – Куизль стиснул кулаки. Он с трудом сдерживал голос. – Черт возьми, не заставляй каждое слово из тебя вытягивать!
Иеремия склонился над актом.
– А что, его имени нет в списках? – Он удивленно вскинул брови. – Действительно, тут что-то замазано чернилами… Видимо, впоследствии кое-кто решил обелить себя. Подожди-ка…
Старик полистал документ, пока не наткнулся на очередную запись. Под протоколом допроса кто-то оставил свою размашистую подпись.
– Пожалуйста! – торжествующе проговорил Иеремия. – Здесь он свое имя замазать не догадался… – Он опешил. – Ого, а это уже интересно! Смотри, кто тут у нас…
Зрение у Куизля было уже не то, и палач не сразу разобрал подпись. Когда же ему удалось это, он с шумом втянул воздух. Имя было ему знакомо – по крайней мере, часть его.
Доктор Иоганн Георг Харзее
– Чтоб мне провалиться, – пробормотал Куизль. – Это случайно не…
– Вот именно, это отец нашего викария Себастьяна Харзее, – ухмыляясь, перебил его Иеремия. – После смерти Хаана он все-таки получил пост канцлера. Странное дело. Все нынешние жертвы так или иначе связаны с той комиссией. А сын главного из зачинщиков вдруг превращается в настоящего оборотня… Если б я не понимал, что за всем этим кроется какой-то гнусный фокус, то уверовал бы, что сам Господь решил покарать их столь занятным образом.
– Господь или кто-то еще, – пробормотал Куизль. Потом ткнул пальцем под записью: – Смотри, здесь подписались и два секретаря, которые вели тогда протокол.
– Точно! – воскликнул Иеремия и хлопнул себя по лбу. – Секретарей было двое, а не один! Это еще прошлой ночью сбило меня с толку. Я понял, что кого-то недостает. Первым из секретарей был Йоханнес Шрамб, верно? Значит, я был прав.
Куизль кивнул.
– Со вторым секретарем все куда интереснее…
Он показал на вторую подпись, выполненную изящным почерком. В отличие от председателя, этот человек и не думал скрывать своего имени.
Иероним Хаузер
– Боюсь, кому-то придется выслушать не самую приятную новость, – задумчиво проговорил палач и закрыл протокол. – Похоже, Катарина знает своего отца не так уж хорошо, как думает.
В следующий миг снаружи зазвонил колокол.
Настало время возвращаться.
15
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, в полдень где-то в подземелье
Адельхайд Ринсвизер провела худшую ночь в своей жизни – в темной сырой камере, наедине с урчащим, царапающим существом, которое пыталось добраться до нее. Впервые за все это время темница представилась ей надежным убежищем, и Адельхайд молилась, чтобы оно выдержало натиск.