Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
– Тиролец! – вырвалось у Барбары. – Значит, они снова встретились… Нужно срочно сообщить Шреефоглю!
– Боюсь, не выйдет. Совет уже собрался на последнее заседание.
– Уже? – Барбара побледнела. – Выходит, уже вечер?
Сидя в подвале, она совершенно потеряла счет времени. Если собрание уже началось, то они безнадежно опоздали!
– Послушай, Марта, – продолжила Барбара шепотом. – Ступай к ратуше и под каким-нибудь предлогом попытайся поговорить со Шреефоглем. Он непременно должен узнать, что там происходит!
– Поговорить со вторым бургомистром? Во время собрания? – Штехлин горестно рассмеялась: –
– Ты должна попытаться! А я тем временем отправлюсь на кладбище и выясню, что там происходит.
– Я пойду с тобой! – Рядом со знахаркой появился Пауль, видимо, он все это время стоял подле нее. – У меня с собой праща! – заявил он торжествующе. – Зададим же мы жару проклятому доктору!
– Никуда ты не пойдешь, – возразила Барбара. – Это слишком опасно, и ты останешься здесь.
Племянник надулся:
– Но ты ведь сама сказала, чтобы я держал пращу наготове.
– Я имела в виду, если ты или я будем в опасности, то…
– Но мы же в опасности! – Пауль топнул ногой от злости. – Я должен защищать тебя, пока отца с дедом нет. Теперь я здесь мужчина! Если не возьмешь меня, я буду кричать.
– Боже правый, – простонала Штехлин. – Только не это!
– Хорошо, хорошо, – успокоила Барбара племянника. – Пойдешь со мной. Но метать будешь, только когда я скажу тебе. Обещаешь?
Пауль хитро ухмыльнулся, достал из кармана кожаную пращу и взмахнул ею в воздухе.
– Обещаю. Но за это ты мне дашь засахаренную сливу, какие едят эти толстые господа в Зале советов.
– Когда все это останется позади, ты получишь столько слив, что они у тебя из ушей полезут, – ответила Барбара и, подтянувшись, выбралась из погреба. – А теперь пошли, пока Рансмайер не ушел от нас!
Стиснутый между двумя стражниками, Симон стоял на вершине холма и смотрел на жителей деревни, что столпились у подножия. У некоторых лица были искажены гримасой ненависти, хотя по большей части в глазах людей читалось лишь любопытство или равнодушие. Фронвизер помнил такие взгляды по казням в Шонгау. Все ждали, когда же зрелище наконец начнется, – и радовались, что не они сейчас на эшафоте.
Рядом с кинжалом в руке стоял Франц Вюрмзеер. Он зловеще приблизился к Симону. Стражники прижали цирюльника к размягченной, укрытой снегом земле.
– Ваш приговор однозначен! – крикнул Вюрмзеер и обвел взглядом молчаливую толпу. – Чужак должен умереть.
– Как вы можете допустить такое! – закричал Симон и при этом тщетно попытался вывернуться из хватки стражников. – Вы… вы же все меня знаете! Это же я, цирюльник из Шонгау! – Он повернул голову и с мольбой взглянул на старого Алоиза Майера, стоявшего в первом ряду с другими участниками мистерии. – Я же помогал вам! Кому из вас я отказал в помощи?
Майер хотел было ответить, но его опередил какой-то молодой неухоженный извозчик:
– Заткнись! Нам тут не нужны приблудные ищейки. Ты сам виноват, сам подписал себе приговор!
– Файстенмантель нанял его! – выкрикнула толстая Халльхубер, которой Симон еще позавчера приготовил мазь от подагры. – Он сам мне говорил. Может, они заодно и хотят продать деревню приезжим.
– Глупости! – заверил их Симон. – Я здесь потому…
– Истина! – судья Йоханнес Ригер прервал отчаянные выкрики Симона. Он пробился сквозь толпу и стал медленно подниматься на холм. – Вы так и не поняли, к чему все идет? Сначала они подослали к нам этого цирюльника. Затем явился секретарь со своим палачом. Кто будет следующим? Люди с Леха давно зарятся на нашу прекрасную долину. Стоит утратить бдительность, и они тут же приберут себе власть. В точности как он! – судья указал тростью на Файстенмантеля. Тот застонал, похоже понемногу приходя в сознание. Веревки туго стягивали ему руки и ноги, удерживая на кресте. В неестественном положении лицо его стало пунцовым, с лысого лба на снег продолжала капать кровь.
– Сначала он разорил вас, а теперь хочет продать шонгауцам то немногое, что у вас еще осталось! – продолжил судья. – У меня есть доказательства, что Файстенмантель собирался встретиться с Советом Шонгау. Уже готовы документы на подпись!
– Это наглая ложь! – крикнул Симон. – Не верьте ни единому слову!
Ему до сих пор не верилось, что даже судья был в числе заговорщиков. Казалось, вся долина была едина в ужасном сговоре! Очевидно, ненависть к чужакам имела давние корни. Детские кости, которые Симон обнаружил, указывали на то, что Вюрмзеер со своими сообщниками убили кого-то из батрацких детей, чтобы посеять страх среди приезжих. Возможно, их тем самым хотели вынудить добровольно покинуть долину. Но Файстенмантель и другие члены Совета раскрыли заговор и потому должны были умереть. Вот в чем тут дело!
Трудно было представить, что вся деревня знала об ужасных жертвоприношениях. Должно быть, поначалу их было немного и остальные явились на эту встречу только из любопытства или из ненависти к Файстенмантелю. Но Ригер с Вюрмзеером, вероятно, добились этими безосновательными обвинениями своей первоначальной цели: собрали в одном месте всех жителей. И те, кто еще сомневался в виновности Файстенмантеля, теперь явно придерживались иного мнения.
– Смерть всем предателям! – прокричал кто-то.
Другие хором подхватили:
– Смерть всем предателям! Вы нам не нужны!
Судья Ригер между тем добрался до вершины холма и, широко расставив ноги, встал рядом с Вюрмзеером.
– Мы не позволим покупать себя! – произнес он громким голосом. – Ни шонгауцам, ни кому-то другому. Это свободная долина! С того самого дня, когда кайзер Людвиг Баварский наделил нас этим непреложным правом. Всякого, кто попытается отнять его у нас, ждет смерть!
Поначалу тихий и недовольный, ропот перерос в каскады криков, рева и звона мотыг и лопат, которыми зрители потрясали в знак согласия.
– Смерть чужакам, смерть всем предателям!
– Не верьте ни единому его слову! – в отчаянии кричал Фронвизер. – Здесь убивали детей! Если вы ему не помешаете, то и сами станете убийцами!
Но голос его потонул в шуме. Стражники все прижимали Симона к земле, словно тисками крепко держали за руки. Вюрмзеер с кинжалом в руке медленно шагнул к цирюльнику. В его глазах пропал фанатичный блеск, сейчас взгляд его был холоден и трезв. Теперь Симон понял, чего Вюрмзеер добивался все это время. Ритуальным жертвоприношением он создавал нерушимый союз между всеми присутствующими. После этой ночи все они станут убийцами. Содеянное объединит деревню, и не останется никого, кто смог бы положить этому конец.