Дочь пирата

Джирарди Роберт

Пейдж пожал плечами:

— Как вам угодно.

Капитан застегнул на все пуговицы рваный, заляпанный грязью парадный китель и сделал четкий поворот. Достигнув правого борта, он замер и устремил взор в морскую даль. Мустафа винтовкой ткнул капитана между лопаток.

— В этом нет необходимости, — спокойно произнес капитан.

Он поднялся на планшир и пошел по бирюзовой доске. На полпути он приостановился. Море бросало яркие блики на его китель; было два часа пополудни. Горизонт голубел как мечта.

— Мистер Уилсон, — позвал капитан. Уилсон поднял на него глаза.

— Мой

отец живет в Эсбьерге. Ему сейчас девяносто шесть лет. Это епископ Ингмар Амундсен. Если вы выживете в этом страшном сне, передайте ему, что я умер христианином. И еще скажите, я сожалею о том, что сбежал.

Потом капитан сделал шаг и пропал. Он просто исчез, растворился в ярком солнечном свете. Уилсон даже не услышал всплеска воды. Мустафа быстро подошел к ограждению и несколько раз выстрелил, после чего наступила тишина. Уилсон склонил голову и произнес молитву неизвестному богу, который позволяет людям совершать подобные зверства, молитву о душе храброго человека, который только что покинул сей мир.

Теперь пришла очередь Уилсона. Солнце нещадно светило ему прямо в глаза. Во рту ощущался вкус пепла. Пораненные запястья под пластиковыми наручниками кровоточили. Нос горел: косметическое средство против загара, наложенное несколько дней назад, стерлось. Во время этого кошмара Уилсон ни разу не взглянул на Крикет. Но сейчас он не смог удержаться и оторвал взгляд от гробовых теней на палубе. Крикет смотрела на него во все глаза, хотя лицо оставалось бесстрастным, а зеленые глаза скрывались под солнцезащитными очками.

Удивленный Шлюбер застрекотал клавишами компьютера:

— Об этом парне нет ни одной записи. Он, должно быть, записался после Санта-Барбары.

— Это так, дочка? — спросил Пейдж.

— Да, — ответила Крикет без всякого выражения.

— Как вас зовут, мистер? — обратился пират к Уилсону.

Уилсон медленно поднялся, опершись кулаками скованных рук о палубу, при этом у него хрустнули колени.

— Я Уилсон Лэндер. Улица Оверлук, дом семьдесят семь, квартира на верхнем этаже. Район Рубикон, — сообщил он постепенно затухающим голосом.

— Тогда в чем дело? — удивился Пейдж.

— В списках моряков торгового флота его имя не значится, — сказал Шлюбер. — Я сейчас проверяю Американскую ассоциацию яхтсменов…

Компьютер пискнул отрицательный ответ.

— Да, ничего. Получается, он служит неофициально.

Пейдж нахмурился и погрузился в размышления. Вынырнув из оных, он поинтересовался у Уилсона:

— Кто вы такой? Интерпол? ЦРУ?

— Я человек. Такой же, как вы, — ответил Уилсон и поразился тому, насколько окреп его голос. — Я родился, как вы, и умру, как вы. Мир — очень странное место. Это все, что я хотел сказать.

Он взглянул на Крикет. Отливающие медью волосы развевал океанский бриз. Уилсону внезапно вспомнился пансионат на Азорах. Даже в этом ужасном окружении, при всей своей подлой, уродливой душе, Крикет была прекрасна.

— Какая-нибудь профессия у вас есть, попутчик? — задал наводящий вопрос Шлюбер. — Что-нибудь такое, что могло бы пригодиться Братству?

— У меня степень по сравнительной литературе. Кроме того, я не закончил стажировку по древней антропологии в Ашлендском колледже, Бьюфорт.

И выдержал почти все экзамены на степень магистра археологии Американского континента там же. Я могу отличить хорошую книгу от плохой. Говорят, я умею ладить с детьми. И я способен датировать черепок эпохи до испанских завоеваний в пределах пары сотен лет.

— Достаточно, — прервал Пейдж. — Мы узнали все, что хотели.

Краешком глаза Уилсон видел тусклый винтовочный ствол и ритуальные шрамы на потном черном теле Мустафы. Он повернул голову в сторону моря и попытался вызвать чувство собственного достоинства. Но от страха горизонт показался ему красным, и он почувствовал, что сейчас грохнется в обморок.

— Уилсон!

Это был голос Крикет, вслед за ним раздался стук упавшего стула.

Уилсон взглянул перед собой. Крикет стояла у стола, позади нее лежал вверх ножками стул. Крикет склонилась над отцом, как богиня — над горгульей. Пейдж поскреб темечко:

— Что, дочка?

— Он мой, — сказала Крикет. — Я заявляю о своем праве на него.

Пейдж бросил на Уилсона злобный взгляд и грубо схватил Крикет за руку.

— Не пытайся разжалобить меня, девочка! — зашипел он. — Чувства опасны для людей нашего типа. И вообще, ты нарушаешь устав! Членство в Братстве не предоставляется по причине личных симпатий. У нас нет иного выбора, кроме как бросить этого человека акулам.

Крикет резко высвободила руку:

— Нет! На нем мое клеймо. Вспомни параграф двадцать первый, раздел седьмой.

Она быстрыми шагами подошла к Уилсону и разорвала на нем рубашку.

— Вот! — Она указала на его плечо, где розовела буква «С» [21] .

— Шлюбер? — процедил пират сквозь зубы.

Немец принялся щелкать компьютерными клавишами:

— Я меняю базу данных, сэр. Подождите. Ага, нашел. Раздел о добыче, пункт шесть. «Любая добыча на борту захваченного судна, или отложенная на борту судна, или отмеченная членом Братства особым знаком и подписью до захвата судна…»

21

Имя «Крикет» пишется по-английски «Cricket».

— Ну и что? — Пейдж ударил кулаком по столу.

— Боюсь, она права, капитан, — сказал Шлюбер и впервые посмотрел с любопытством на Уилсона. — Ваша дочь знает устав. Этот человек принадлежит ей.

12

Обстановка в каюте Крикет на борту «Шторм кар» включала узкую койку, стальную раковину, кусок обюссона [22] на полу и кресло со спинкой в форме веера, обитое красной марокканской кожей, в которое устало плюхнулся Уилсон, как и подобает человеку, только что спасенному от привидений. Через единственный иллюминатор ярко светило послеполуденное солнце.

22

Обюссон — шпалера, изготовленная в городе Обюссон (Франция).