Дочь пирата
Шрифт:
Жизнь в Буптауне била ключом. Обитатели сидели на квадратных ковриках у низких столиков на террасах кафе с открытыми фасадами, которые мало чем отличались от дырки в стене. Они ели руками киф, обильно сдобренный специями гуляш с нутом [5] , и подбирали остатки с полированных бронзовых подносов ноздреватым рисовым хлебом пану. Они пили теджию или кофе из промасленных кожаных чашек. Ночь была насыщена звуками африканского языка и взрывами энтузиазма. На углу улиц Рив и Мидлтон бупандийский тинка-бэнд играл на самодельных флейтах и пятигаллоновых пластмассовых бидонах из-под краски, и под эту музыку танцевали старики, озаряемые звездами. Бупандийцы вели себя в
5
Нут — род травянистых растений семейства бобовых.
Внезапно Уилсону надоело одиночество. Он позвонил Андреа из таксофона, но нарвался на автоответчик. Ушла куда-нибудь или спит? Он позвонил домой, чтобы узнать, не оставила ли Андреа ему сообщение, и аппарат откликнулся сразу. Действительно, имелось сообщение, но не от Андреа.
«Уилсон, извини за поздний звонок. Только что вернулась в город. Мы с тобой договорились о встрече, помнишь?»
Крикет.
По затылку Уилсона пробежали мурашки.
«Просыпайся! Мы договорились пойти сегодня вечером на бои. Они пока не начались. Есть и еще кое-что, о чем я хотела бы с тобой поговорить. Ну, подойди же, возьми трубку, Уилсон!»
Последовал вздох, автоответчик дал три сигнала и отключился. Она не оставила номера своего телефона.
Уилсон слегка трясущейся рукой осторожно повесил трубку. Сам голос Крикет уже действовал ему на нервы. Бои? Он покопался в памяти, но никаких договоренностей не обнаружил. О чем говорила Крикет? О ресторане, о спортивном клубе? Он попытался найти ее номер по имени в телефонной книге. Там было двадцать С. Пейдж и ни одной Крикет. Тогда он пошел по линии спорта и выяснил, что сегодня соревнований по боксу нигде не намечалось. Он снова обратился к разделу «Информация» и наткнулся на гимнастический зал в Ривтауне под названием «Место боев». Но это не могло быть тем местом, куда они собирались пойти. Он растерялся. Чувства желания и вины поочередно волнами накатывались на него, как озноб и жар во время гриппа.
Прямо напротив таксофона «Кифто», маленький ярко освещенный ресторан с террасой, рекламировал бупандийский обед из семи блюд всего за одиннадцать долларов и семьдесят пять центов. Повинуясь внезапно возникшему голоду, он пересек улицу и сел за низкий столик на квадратный коврик в шотландскую клетку. Клиентура состояла из большой компании молодых африканцев. Кожа цвета черного кофе лоснилась от пота в неровном свете бумажных фонариков. Мужчинам подавали киф и пану африканцы с традиционными шарфами на головах. Посредине занятого компанией стола стояло добрых две дюжины пустых бутылок из-под теджии. Некоторое время Уилсон сидел и жалел себя, наблюдая, как соседи разговаривают, едят и смеются. Наконец к его столику подошел желтоглазый старик в гвинейской тенниске и траченных молью брюках.
— Желаете поесть? — спросил он, прикрыв глаза.
— Да, — ответил Уилсон. — Ваши блюда пахнут очень вкусно.
— Нет, нет, — возразил человек, — кухня закрыта. Сейчас мы подаем только теджию.
— Стакан теджии не помешает, но не могли бы вы принести еще что-нибудь, чтобы закусить?
— Невозможно, — ответил официант.
— Так уж и невозможно?
Официант махнул рукой в сторону бупандийцев, пожиравших горы пищи:
— Сегодня мы обслуживаем только их. Особый случай.
— Ну
Наверное, он выглядел очень разочарованным, потому что старик поднял руку.
— Подождите, хорошо? — Он подошел к компании. Прозвучало несколько слов на бупандийском языке, после чего старик вернулся. — Они говорят, что вы можете присоединиться к ним, если хотите. Но вам придется самому купить бутылку теджии.
— Спасибо, — сказал Уилсон, — но мне не хотелось бы навязывать свое общество.
Желтые глаза старика на миг ожили.
— Вы можете присоединиться к ним, — настойчиво повторил он. — Это бупандийское гостеприимство.
Выбора у Уилсона не осталось. За плотно окруженным столом ему освободили место. Оказывается, он угодил в разгар празднования дня рождения. Холеному юноше, который сидел справа от него, исполнился двадцать один год. На юноше были специальные одеяния, предназначенные для такого торжества: пурпурные шорты, черная шелковая рубашка, украшенная изображениями желтых футбольных мячей, и черно-золотые плетеные сандалии. Звали юношу, насколько понял Уилсон, Куджи Нфуми. Слева от Уилсона сидел Тулж Pay, брат именинника, десятью годами старше. Остальные двенадцать (или что-то около этого) молодых людей один задругам представились Уилсону, но тот не расслышал ничего, кроме множества слогов. Гости смеялись, шутили на бупандийском языке, изредка переходя на цветастый английский из уважения к Уилсону, синие бутылки теджии приносили и убирали, а киф сменяли на-киф и киф-ту — его варианты со свеклой и цыплятами соответственно. Только под занавес праздника Уилсон заметил шрамы.
Они были у каждого мужчины, зловеще розоватые, отчетливо проступающие на черной коже. Это были не отличительные признаки племени, а зажившие раны, словно кто-то в свое время нападал на этих людей с длинным ножом. У некоторых не хватало пальцев на руках. Так, у Тулж Pay на левой руке имелись только большой палец и мизинец, обрубок безымянного пальца украшало причудливое золотое кольцо.
— Нравится? — спросил Тулж, поймав взгляд Уилсона.
— Д-да, — произнес смущенный Уилсон.
Тулж снял кольцо и дал Уилсону. Тот поднес украшение к свету, вежливо кивнул и вернул владельцу:
— Это очень… искусная работа.
Тулж откинул голову и рассмеялся, показав белые зубы и золотые пломбы в них:
— Андуская поделка, вы просто вежливый человек. Анду — дикари, они как дети. Любят яркие безделушки вроде этого кольца. Я ношу его только потому, что оно напоминает мне об одном андуском борове. Я перерезал ему горло и забрал кольцо, а потом отрубил голову, вот так! — Тулж с внезапным озлоблением резко опустил обезображенную руку на стол, как бы нанеся удар карате.
Атмосфера вечеринки сразу стала иной. Тулж разразился тирадой на бупандийском языке, потрясая кольцом в сторону друзей. Одни юноши закрыли лица руками и принялись качаться вперед и назад, другие встали, прошли, спотыкаясь, полквартала и так же вернулись на террасу. Можно было подумать, что Тулж бросил отсеченную голову на середину стола. После нескольких минут дружного горевания Тулж что-то сказал, и сидящие успокоились, а стоящие опустились на свои места.
— Пожалуйста, извините нас, бедных бупу, — обратился Тулж к Уилсону. — Мы все тут из деревни Лифдавы. Однажды в субботу в базарный день к нам нагрянули анду. Они тогда впервые спустились с гор. У них были ружья и мачете, и они начали убивать. Без разбору. Мужчин, женщин, детей. Они убивали с утра до вечера, пока земля не превратилась в грязь от крови бупу. Те, кто сейчас находится здесь, были тяжело ранены. Ночью, когда анду убрались в горы, мы сумели уползти в джунгли. Много месяцев спустя мы сели на корабли и приплыли в Америку. Ваша страна хорошо приняла нас. Но не слишком. В Бупанде я ходил в церковно-приходскую школу. Перед Днем Убийств я уже был студентом университета в Ригале. Готовился стать инженером. А теперь… — Он махнул изуродованной рукой. — Я вожу грузовик.