Дочь профессора
Шрифт:
— Почему?
— Я буду занята.
Этот банальный, скороговоркой брошенный ответ и то, что Лилиан даже не взглянула на него, углубившись в свою косметику, заставило Генри внимательно поглядеть на нее.
— А что у тебя такое? — спросил он.
— Я обещала Мей Грант и еще кое-кому встретиться с ними, чтобы договориться насчет… Впрочем, это не так уж важно, но теперь я не могу ничего изменить.
Она нервничала. Она бесцельно переставляла флаконы и баночки на туалетном столе, и Генри чувствовал, что она лжет, но не сразу догадался почему. Потом, когда они сели завтракать, он вдруг понял: она лгала подобным образом лишь в тех случаях, когда ей нужно было встретиться с Биллом
И возникшая у него идея — идея развода — мгновенно овладела им с прежней силой и стала укрепляться в его сознании. Выпивая вторую чашку отфильтрованного кофе, он бросил взгляд на Лилиан, сидевшую напротив него за столом и читавшую «Глоб». Она либо не заметила, что он смотрит на нее, либо не хотела встретиться с ним взглядом, так как продолжала читать газету, а Генри, пользуясь этим, внимательно вглядывался в ее лицо и старался представить себе, как это будет, если ему не придется больше видеть его перед собой каждое утро. И словно в ответ на этот вопрос в душу его снова закралась печаль. В этом так хорошо знакомом ему лице всегда крылось что-то неразгаданное; в разные времена лицо Лилиан будило в нем разные чувства — то любовь, то ненависть, но в гармонии этих черт ему неизменно являлось одно: самая совершенная красота, какую он встречал среди всего сущего на земле. И он мог изучать это лицо и восторгаться им совершенно независимо от тех эмоций, которые оно в нем пробуждало, и испытывать при этом такое глубокое чувство нерасторжимости, что в нем тонуло и преклонение перед красотой, и все другие разноречивые чувства. После двадцати лет совместной жизни Лилиан все еще могла в чем-то оставаться для него непознанной, и он был рад, что еще не все открылось ему в ней, как был бы рад не познать самого себя.
Но, невзирая ни на что, идея продолжала властвовать над ним, и, когда Луиза спустилась вниз, буркнув: «Доброе утро!» — и принялась за кукурузные хлопья с молоком, он обернулся к ней и спросил, не увидит ли она сегодня утром Джулиуса.
— Вероятно, увижу, — сказала Луиза. — Он должен был вернуться вчера вечером.
— Тогда попроси его и всех остальных заглянуть ко мне в университет часов в двенадцать.
— Хорошо. — Луиза отправила в рот полную ложку кукурузных хлопьев с молоком. — А мне тоже прийти?
— Приходи и ты.
— Хорошо, — повторила она, кивнув.
27
Десять минут первого они появились все — Элан, Дэнни, Джулиус и Луиза. Секретарша проводила их в кабинет профессора и вышла, притворив за собой дверь, после чего отправилась — по предложению Генри — подкрепиться ленчем.
Профессор остался сидеть за своим письменным столом, остальные расселись — кто на стульях у стены, кто в кресле, кто на маленькой кушетке в глубине кабинета.
— Я рад, что вы смогли прийти, — сказал Генри. — У меня есть для вас сообщение, не терпящее отлагательства.
Все молча кивнули и ждали, что за этим последует.
— Итак, вы намерены убить Лафлина, — сказал Генри. — Вы наметили, насколько мне известно, совершить это завтра, когда он прибудет сюда на торжественный обед.
Я не одобряю вашего замысла, вы знаете, что я против него, но до последнего времени я не мог… не мог ни найти достаточно убедительных доводов против, ни предложить что-либо более стоящее взамен. Теперь, однако, у меня есть и то и другое.
Дэнни хотел было что-то сказать, повернулся к Элану и увидел, что тот, весь подавшись вперед, сосредоточенно ждет, что скажет профессор.
— Начнем с моего довода против, — сказал Генри. — Против того, чтобы так вот взять и спокойно застрелить Лафлина. Такое убийство неминуемо рикошетом ударит по вас. Оно ужаснет девяносто девять процентов потенциальных бунтовщиков, а ФБР мгновенно придавит вас к земле всей тяжестью своей громады. Как сказал твой отец, Дэнни, четверо из пяти примкнувших к вам окажутся его агентами.
— Мы вышвырнем их… — начал было Дэнни, но Элан жестом предложил ему утихомириться.
— Мне кажется, мы все знаем, почему вы против нашего замысла, — сухо произнес священник. — А вот что вы можете предложить взамен — это нам не известно.
— Да, — сказал Генри и на мгновение как бы смешался. — Это связано непосредственно с личностью самого Лафлина, — сказал он. — Лафлин, как вы сами отмечали, фигура своего рода символическая, ибо он более или менее типичный представитель той части конгрессменов и членов правительства, которая ввергла нас во вьетнамскую войну со всеми проистекающими отсюда последствиями. Я думаю поэтому, что было бы неплохо… ну, скажем, дискредитировать его. На мой взгляд, дискредитировать его куда полезнее, чем убивать, а я в этом смысле нахожусь в особом, совершенно исключительном положении, ибо обладаю реальной возможностью дискредитировать его, поскольку он состоит в незаконной связи с моей женой.
Все присутствующие были явно смущены — все, за исключением, пожалуй, Элана, который сказал:
— Да, я согласен, что это дискредитировало бы его, если бы получило широкую огласку… во всяком случае, дискредитировало бы его в глазах избирателей.
— Вот именно, — сказал Генри и поглядел на Луизу, которая ответила ему вымученно храброй улыбкой. Джулиус, сидевший рядом с ней, отвернулся к окну.
— Постараюсь быть кратким, — сказал Генри, — ибо времени у нас не так уж много. Итак, я намерен развестись с моей женой и сделать Лафлина соответчиком по бракоразводному процессу. Я намерен предать это дело самой громкой огласке, насколько это только будет в моих возможностях. Мне случайно стало известно, что моя жена должна встретиться с ним сегодня вечером в отеле «Фэрфакс», и я уже обратился в частное сыскное бюро с просьбой представить мне необходимые доказательства адюльтера.
— Но как же так, папа, — сказала Луиза. — На самом-то деле ты ведь не хочешь разводиться с ней?
— Нет, — сказал Генри, — нет, не хочу. Но я считаю, что должен так поступить, поскольку это — хороший способ разоблачить Лафлина, что в свою очередь должно, мне кажется, поубавить спеси тем, кто ратует за войну во Вьетнаме.
— Остатки былой спеси, — сказал Джулиус, отвернувшись от окна, но по-прежнему ни на кого не глядя.
— Среди приверженцев Лафлина таких спесивцев еще немало, — сказал Генри. — И вот их-то уверенность мы и должны поколебать, если хотим покончить с этой войной. Я не хочу сказать, что, развенчав этого человека, мы уничтожим первопричину всех бед. Но тут я перехожу ко второй части моего предложения, которая заключается в следующем: я готов поддержать любую политическую организацию, которую вы создадите, — поддержать ее и своими деньгами и своим именем.
Студенты молчали. Они посматривали друг на друга, а Луиза смотрела на них, как бы стараясь разгадать, какое впечатление произвели на них слова ее отца.
Джулиус пожал плечами.
— Ну что ж… — начал он и не договорил, хотя никто не пытался его прервать. Снова наступило молчание.
Элан посмотрел на Дэнни.
— А ты что скажешь? — спросил он.
— Видите ли, профессор, — сказал Дэнни, — мы очень высоко ценим то, что вы стараетесь сделать… и ваше стремление пойти нам навстречу… но тем не менее то, что вы предлагаете, — развод, ваши деньги, ваше имя… Право, я не уверен, что таким путем… — Он не закончил фразы и лишь слегка пожал плечами.