Дочь профессора

Рид Пирс Пол

— Ну так что? — спросила Лилиан.

— Мы учили… Забыла я сейчас, как это называется… ну, когда много слов начинаются с одной и той же буквы…

— Аллитерация, — сказал Генри.

— Вот-вот. Ну, я и подумала: Лилиан, Луиза, Лаура. И мне захотелось узнать, не потому ли вы назвали меня Лаурой? Не из-за буквы ли «л»?

— О господи, Лаури, — сказала Лилиан. — О чем вообще разговор. Это же красивое имя.

— Я понимаю. Но мне просто хотелось знать, вот и все… Насчет этих «л».

— Да… Да, это отчасти… — с расстановкой произнес Генри, — отчасти

по причине этих «л».

— Я так и думала, — сказала Лаура.

— А ты что-нибудь имеешь против?

— Это давит мне па психику…

— Почему?

— Я не знаю… Чувствуешь себя каким-то словом из какого-то предложения, написанного кем-то другим. Мне кажется, и Лу могла чувствовать то же самое.

9

Генри и Лилиан были большими ценителями кофе. Они покупали его в зернах в одной итальянской кондитерской в Бостоне; у них имелся также целый набор самых усовершенствованных кофейников, которые они коллекционировали на протяжении многих лет своей супружеской жизни и все никак не могли решить раз и навсегда, какой способ приготовления кофе наилучший. В настоящее время они пока что оба отдавали предпочтение фильтрующему способу приготовления в кофейнике из огнеупорного стекла, и профессор политической теории терпеливо стоял над бумажным фильтром, пропускающим небольшие количества кипятка на смолотый кофе через строго определенные промежутки времени.

У парадного позвонили. Лауру послали открыть дверь. Она вернулась на кухню.

— Какой-то мужчина, — сказала она отцу. — Хочет видеть тебя.

— Кто он такой? — спросил профессор.

Лаура пожала плечами и небрежно опустилась на стул. Генри вышел в холл и увидел за решетчатой дверью полицейского агента, приходившего накануне вечером.

— Извините, что мне пришлось побеспокоить вас, профессор, — сказал Петерсон. — Но тут всплыли кое-какие обстоятельства, о которых вам следует знать.

— Войдите, — сказал Генри Ратлидж. Он снова провел полицейского в свой кабинет, и они уселись в тех же самых креслах. Глаза Петерсона избегали взгляда профессора, потом неожиданно он ухмыльнулся.

— Мы накололи его, — сказал он.

— Кого?

— Мужчину.

— Какого мужчину?

— Мужчину, который был с вашей дочерью. Может оказаться, что это изнасилование.

— Как… каким образом вы его обнаружили?

— Отпечатки пальцев на изголовье кровати. Имеются в нашей картотеке. Угон автомобиля, лет пятнадцать назад.

— Но… разве это доказательство?

— Он сознался. Мы зацепили его в Бельмонте, и он вроде как сознался. Во всяком случае, не отрицает, что был там. Пытался утверждать, что она сама пригласила его, но я так полагаю, что он шел за ней по пятам до самого дома, а там приставил ей нож между лопаток. Что-нибудь в этом роде.

— Но… В окно, значит, тоже он ее выбросил? Петерсон перестал ухмыляться, нахмурился; он утратил свой довольный вид.

— А вот тут уж дело похитрее. Потому как, между нами говоря, он не того сорта тип. Он, понимаете ли, не

из разряда душегубов. Просто обыкновенный подонок. Ведь это он позвонил нам, вот какое дело. И утверждает, что она сама взяла и выбросилась.

— Может быть, это и правда, — сказал Генри Ратлидж. — Ведь… после того, что…

— Да… может быть. — Петерсон прикусил зубами большой палец. — Но в таком случае странно, что он вообще позвонил нам.

— А что он за человек?

— Работает в баре в пригороде. Зовут его Бруно Спинетти: сорока лет, женат, двое детей.

Генри Ратлидж побледнел.

— Вам придется брать у Луизы показания?

— Безусловно.

В кабинет вошла Лилиан, неся поднос с кофейником и тремя чашками. Она улыбнулась Петерсону.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я мать Луизы. Петерсон встал.

— Здравствуйте, миссис Ратлидж. Поверьте, мы очень вам сочувствуем.

Все снова сели. Лилиан — возле письменного стола мужа. Она налила всем кофе.

— По-видимому, ее изнасиловали, — сказал Генри жене.

Лилиан наклонила голову, по ничего не сказала.

— Нашли отпечатки пальцев этого человека. И он сознался.

— Видите ли, мадам, чтобы выразиться точнее, он признался в том, что был с ней там, когда она выбросилась из окна, — сказал Петерсон.

— А-а, — произнесла Лилиан.

— Но ведь oн же, по-видимому, силой вломился к ней в квартиру, — сказал Генри. — Это мужчина средних лет, женатый.

— Да, по-видимому, — сказала Лилиан. Генри Ратлидж наклонился вперед.

— Его зовут Бруно Спинетти, — проговорил он с отвращением.

— Я хотел спросить вас, — сказал Петерсон, — не пожелаете ли вы отправиться вместе со мной в больницу и присутствовать при том, как я буду брать показания у вашей дочери?

Лилиан и Генри поглядели друг на друга.

— Пожалуй, справедливости ради мы не должны скрывать от вас, господии полицейский, — сказала Лилиан, — что последнее время наши взаимоотношения с дочерью оставляли желать лучшего…

— Угу… — Петерсон понимающе кивнул. Лилиан улыбнулась ему.

— Другое поколение, вы понимаете?

— Да, мадам. У многих родителей неполадки с детьми в наши дни.

— Мы, конечно, во всем виним себя, — продолжала Лилиан; в ее хорошо модулированном голосе звучали иронически-покаянные нотки. — Но именно поэтому нам кажется, что вы скорее узнаете у нее правду, если мы не будем при этом присутствовать.

— Да, — сказал Генри. — Да, пожалуй.

— Если вы будете допрашивать ее при нас, — сказала Лилиан, — Луиза, вероятнее всего, скажет, что это она изнасиловала мистера Спипетти.

Петерсон рассмеялся.

— Понимаю, — сказал он, — понимаю. Так вот они все: уйдут из дома, хотят, видите ли, жить сами по себе, а потом в два счета влипают в историю.

10

В четыре часа позвонил доктор Фишер. — Сегодня вечером Луизу выписывают из больницы, — сказал он. — Повязку с ребер еще не сняли, но в остальном у нее уже все в порядке.