Дочь регента
Шрифт:
— Так что же вы, монсеньер? — спросил Шанле, не понимая, почему герцог колеблется.
— Вы, без сомнения, знаете, что содержит депеша, сударь? — поинтересовался регент.
— Может быть, не дословно, монсеньер, но, во всяком случае, основное.
— Тогда расскажите, мне будет небесполезно узнать, в какой мере вы посвящены в тайны испанского правительства.
— Когда с регентом будет покончено, — сказал Гастон, не заметив, что при этих словах его собеседник слегка вздрогнул, — его место временно займет герцог дю Мен, и он сразу же порвет договор Четверного союза, заключенный презренным Дюбуа.
— О, мне и впрямь жаль, — прервал его регент, — что здесь нет капитана Ла Жонкьера, он бы получил удовольствие от ваших слов, продолжайте же, сударь, продолжайте!
— Претендент отправится с флотом к берегам Англии; Пруссию, Швецию и Россию заставят воевать с Голландией; этой борьбой воспользуются, чтобы Священная Римская империя возвратила Неаполь и Сицилию, на которые имеет право через Швабский дом. Великое герцогство Тосканское, которое вот-вот останется без правителя, потому что род Медичи угасает, будет отдано второму сыну испанского короля; католическая часть Нидерландов будет присоединена к Франции; Сардиния отойдет герцогу Савойскому, а Коммакьо — папе. Франция станет душой великой лиги Юга против Севера, и если его величество Людовик XV умрет, то Филипп V станет королем половины мира.
— Да, сударь, я все это знаю, — сказал регент, — это подновленный план заговора Селламаре, но во всем, что вы мне сказали, с самого начала есть одна фраза, которую я не понял.
— Какая, монсеньер? — спросил Гастон.
— Вот эта: «Когда с регентом будет покончено». И каким же способом с ним будет покончено, сударь?
— В прежнем плане, как вы знаете, монсеньер, было решено похитить его и заточить в тюрьму в Сарагосе или в крепость в Толедо.
— Да, но стараниями герцога этот план провалился.
— Этот план был невыполним. На пути герцога в Толедо или Сарагосу возникли бы тысячи препятствий. Представляете, как трудно провезти такого пленника через всю Францию!
— Весьма нелегко, — согласился герцог, — потому-то я никогда не мог понять, как вообще мог быть принят такой план, и с удовольствием вижу, что в него внесли некоторые изменения.
— Монсеньер, можно стражу подкупить, из тюрьмы и крепости бежать, затем возвратиться во Францию, вновь захватить власть и четвертовать тех, кто тебя похитил. Филиппу V и Альберони нечего бояться, его сиятельство герцог Оливарес будет уже за границей и вне досягаемости. Таким образом половина заговорщиков ускользнет от регента, зато другая половина заплатит за все.
— И все же…
— Монсеньер, у нас перед глазами пример последнего заговора, и, как вы сами только что сказали, господа де Ришелье, де Полиньяк, де Малезье, де Лаваль, Бриго и мадемуазель де Лонэ и по сю пору сидят в Бастилии.
— То, что вы сейчас сказали, сударь, вполне логично, — ответил герцог.
— А между тем, если с регентом будет покончено… — продолжал шевалье.
— Да, тут уж он не вернется. Можно выйти из тюрьмы, бежать из крепости, но из могилы не восстанешь, вы ведь именно это хотели сказать?
— Да, монсеньер, — ответил Гастон слегка дрожащим голосом.
— Теперь я понимаю смысл вашего поручения: вы приехали в Париж, чтобы покончить с регентом?
— Да, монсеньер.
— Убив его?
— Да, монсеньер.
— И вы, сударь, — продолжал регент, пристально и проницательно глядя на молодого человека, — сами взяли на себя это кровавое дело?
— Нет, монсеньер, никогда я сам не выбрал бы роль убийцы.
— Но тогда кто же вас принудил играть эту роль?
— Судьба, монсеньер.
— Объяснитесь, сударь.
— Мы образовали как бы комитет из пяти дворян, присоединившихся к бретонской лиге, как бы частную лигу внутри большого сообщества, и у нас было решено, что все наши планы будут решаться большинством голосов.
— Понимаю, — сказал регент, -г и большинством голосов было решено, что регента нужно убить?
— Именно так, монсеньер: четверо были за убийство и один против.
— И кто же был против? — спросил герцог.
— Пусть я потеряю доверие вашего сиятельства, монсеньер, но это был я.
— Но в таком случае, сударь, как же вы согласились осуществить намерение, которого вы не одобряете?
— Мы решили, что того, кто должен нанести удар, выберет жребий.
— И жребий?..
— Пал на меня, монсеньер.
— Почему же вы не отказались от подобной миссии?
— Голосование было тайным, никто не знал, за что я голосовал, и меня бы приняли за труса.
— И вы приехали в Париж?
— С целью, которую выбрали за меня.
— И рассчитывали на меня?
— Как на врага регента, чтобы помочь мне в деле, которое не только затрагивает кровные интересы Испании, но и может спасти из Бастилии наших друзей.
— Уж такой ли они большой опасности подвергаются, как вы думаете?
— Смерть витает над ними, у регента есть доказательства, и о господине де Ришелье он сказал, что, будь у того четыре головы, у него найдется, чем их отрубить.
— Он сказал это в минуту гнева.
— Как, вы защищаете герцога, монсеньер? Вы дрожите, когда кто-то готов пожертвовать собой во имя спасения не только своих сообщников, но и двух королевств? Вы колеблетесь принять такую жертву?
— Ну а если ваш план провалится?
— Во всем есть своя хорошая и дурная сторона, монсеньер, и если я не буду иметь счастья стать спасителем своей страны, мне останется умереть мучеником за ее дело.
— Но обратите внимание на то, что, облегчая вам доступ к регенту, я становлюсь вашим соучастником.
— Вас это пугает, монсеньер?
— Несомненно, потому что, если вас арестуют…
— Если меня арестуют, то?..
— То у вас пытками могут вырвать имена тех…
Гастон прервал принца жестом и улыбкой крайнего презрения.