Дочь регента
Шрифт:
Узнав все, что ему было нужно на сей важный счет, Дюбуа в задумчивости продолжал путь. Была сделана только половина дела, и это была самая легкая половина, теперь предстояло заставить регента решиться на такие поступки, которые он терпеть не мог, а именно: на тактику «западни и капканов».
Для начала Дюбуа выяснил, где регент пребывает и что он делает.
Принц был в своем кабинете, но не деловом, а рабочем — кабинете не регента, а художника — и кончал работу над офортом, доска для которого была подготовлена его химиком Юмбером. Последний находился тут же и на соседнем
— Ла Жонкьер, — сказал он, — а это еще что?
Юмбер и секретарь переглянулись, удивленные тем, что сюда, в их святилище, привели постороннее лицо.
В ту же минуту в приоткрытую дверь просунулась длинная и острая мордочка, весьма напоминающая кунью. Сначала регент не обнаружил по ней Дюбуа, настолько неузнаваемо тот был переодет, но острый нос, подобного которому не было во всем королевстве, выдал министра.
Появившееся было на лице герцога удивление сменилось крайней веселостью.
— Как, это ты, аббат? — сказал, расхохотавшись, его высочество. — И что же значит это новое переодевание?
— Это значит, монсеньер, что я сменил шкуру и из лисицы сделался львом. А теперь, господин химик и господин секретарь, доставьте мне удовольствие и отправляйтесь куда-нибудь в другое место: вы — набивать чучело птицы, а вы — дописывать письмо.
— А это еще почему? — спросил регент.
— Потому что мне нужно поговорить с вашим высочеством о важных делах.
— Иди ты к черту со своими делами! Время прошло, вернешься завтра, — сказал регент.
— Монсеньер, — продолжал Дюбуа, — не захочет оставить меня до завтра в этом ужасном мундире, я в нем умру. И поэтому, черт возьми, никогда не утешусь.
— Устраивайся как знаешь. Я решил, что остаток дня посвящу развлечениям.
— Прекрасно, это очень удачно, я пришел предложить вам тоже переодевание.
— Мне — переодевание?! Что ты хочешь сказать, Дюбуа? — спросил регент, решив, что речь идет об обычном маскараде.
— Вот у вас уже и слюнки потекли, господин Ален.
— Говори, что ты затеял?
— Сначала отошлите вашего химика и секретаря.
— Ты на этом настаиваешь?
— Непременно.
— Ну, раз ты уж так хочешь…
Регент отпустил Юмбера дружеским жестом, а секретаря — повелительным. Оба вышли.
— Ну а теперь поглядим, — сказал регент, — что ты хочешь?
— Я хочу представить вам, монсеньер, молодого человека, приехавшего из Бретани, которого мне усиленно рекомендовали. Очаровательный молодой человек.
— И как его зовут?
— Шевалье Гастон де Шанле.
— Де Шанле? — переспросил регент, пытаясь что-то припомнить. — Это имя мне смутно знакомо.
— Неужели?
— Да, мне кажется, я его где-то раньше слышал, но не могу вспомнить, при каких обстоятельствах. И зачем же явился в Париж твой протеже?
— Монсеньер, не хочу у вас отнимать радости открытия, он сейчас вам сам расскажет, зачем он приехал в Париж.
— Как, мне самому?
— Да, то есть его сиятельству герцогу Оливаресу, чье место вы будете любезны сейчас занять. О, мой протеже весьма скрытный человек. И мне очень повезло, спасибо моей полиции — все той же полиции, монсеньер, которая следила за вами в Рамбуйе, — мне еще очень повезло, говорю я, что я в курсе этих дел. Он обратился в Париже к некоему Ла Жонкьеру, каковой должен был его представить его сиятельству герцогу Оливаресу. Теперь вы, я думаю, понимаете?
— Признаюсь, ровно ничего.
— Так вот, я был капитаном Ла Жонкьером, но быть одновременно и его сиятельством я не могу.
— И потому эту роль ты приберег…
— Для вас, монсеньер.
— Благодарю! Так ты хочешь, чтоб я с помощью чужого имени проник в тайны…
— Ваших врагов, — прервал его Дюбуа. — Дьявольщина! Тоже мне преступление, и будто вам уж это так дорого стоит сменить имя и платье, и будто вам уже не приходилось подобным способом похищать куда более серьезные вещи, чем тайны! Припомните, монсеньер, что благодаря страсти к приключениям, которой наделило вас Небо, наша жизнь — и ваша и моя — превратилась в своеобразный беспрерывный маскарад. Какого черта! Монсеньер, после того как вы уже были господином Аленом и метром Жаном, вы спокойненько, как мне кажется, можете назваться герцогом Оливаресом.
— Дорогой мой, когда эта шутка может доставить мне какое-нибудь развлечение, я не против и переодеться кем-то, но…
— Но переодеться, — продолжил Дюбуа, — чтобы сохранить покой Франции, чтобы помешать интриганам взбудоражить все королевство, чтобы помешать убийцам, возможно, заколоть вас — ну, это вас недостойно! Это я понимаю! Ах, вот если бы надо было соблазнить ту торговочку скобяным товаром с Нового моста или эту хорошенькую вдовушку с улицы Святого Августина, то другое дело — тут, черт побери, игра бы стоила свеч!
— Ну, ладно, — сказал регент, — если, как всегда, я поддамся на твои уговоры, что из этого получится?
— Из этого получится то, что вы, в конце концов, не будете считать меня фантазером и позволите обеспечить вашу безопасность, если вы не хотите обеспечить ее себе сами.
— Но если окажется, что это дело не стоит того, ты раз и навсегда перестанешь ко мне приставать со своими навязчивыми идеями?
— Клянусь честью, я это обещаю.
— Аббат, если тебе это все равно, я предпочел бы другую клятву.
— О, какого черта, монсеньер! Вы слишком привередливы, я клянусь чем могу.
— Уж так суждено, что этот плут всегда последнее слово оставит за собой.
— Монсеньер согласен?
— Опять ты досаждаешь мне!
— Вот холера! Сами увидите, так ли это.
— Я думаю, прости мне, Боже, что ты сам создаешь эти заговоры специально, чтоб меня напугать.
— Тогда я с этим неплохо справляюсь, сами убедитесь.
— Значит, ты доволен?
— Неплохо получилось.
— Ну, если мне не станет страшно, берегись!