Дочь реки
Шрифт:
— Спасибо, Лиса, — бросил он вслед.
И вздохнул шумно.
Наутро в детинце было так тихо, будто Морана серпом прошлась. Только почти неслышно, словно мыши в подполе, возились чепядинки: какой бы буйной ни была ночь, а работу за них никто не сделает. Гроза встала, верно, раньше многих. Да и спала, правду сказать, нехорошо. Все что-то беспокоило. И мысли в голове все рваные кружились: то о Сении, которая на шаг опасный пошла. То о Рароге, который сегодня уже должен был из детинца вместе с людьми своими уйти — а там уж Макоши одной ведомо, как нити расплетет или спутает сильнее, может, и
И отчего-то отец вспоминался. Как он живет — вдали от Волоцка, откуда князь его хоть и не открыто, а прогнал. Потому как воевода, который не всегда с собственной душой в ладу, ему здесь не слишком-то нужен. Одно облегчение: матери она нынче не видела. Ни во сне, ни перед взором внутренним. Последней встречи с ней Грозе хватило. Встретиться бы наяву: может, и удастся найти путь к ее нечеловеческому сердцу, если есть оно у нее вообще. Может, тина только одна вместо него или коряга сухая: хоть топором руби — ничего не почувствует.
Умывшись и едва разодрав гребнем витые локоны, чтобы собрать их в косу, Гроза отправилась в соседнюю горницу — к Беляне. Сегодня они вместе с чепядинками собирались пойти травы пособирать. После Дажьбожьего дня великая сила в них: и в листьях брусничных, что только-только из-под земли пробились. И в кореньях. Сама Гроза умелой травницей себя не считала, а вот Беляна уж так это дело любила, что невольно приходилось ей потакать. К тому же нога, как княжна сказала, у нее почти совсем прошла: Шорох не зря был самым умелым знахарем в Волоцке да и окрест него тоже.
— Чего такая смурная, Гроза? — встретила ее княжна веселым щебетом.
Даже слишком звонким — в такую-то рань.
— Да что-то долго мне сегодня сон не шел, — Гроза тяжко опустилась на лавку у стены, наблюдая за суетой Беляны, которая так по хоромине носилась, будто не за травами собиралась, а в такую дорогу дальнюю, что не одну пару лычаков стопчешь. То останавливалась, задумавшись, то вновь принималась вещи перебирать. То хваталась за ленты, то принималась руки совать в рукава свиты. А Гроза держала на коленях туесок для трав, постукивая по нему пальцами, и почти погружалась в дрему от этого мельтешения. Словно птичка в силках бьется.
Перехватили они в поварне каши — под строгим взором Волуши, которая нынче тоже легла только под утро — прихватили с собой хлеба да молока. Но без Драгицы ускользнуть им из детинца не удалось: наставница княженки их едва не за косы поймала у самых ворот — и с ними отправилась, заставив шумных чепядинок изрядно притихнуть. Беляна сникла заметно, но наперсницу гнать не стала. Куда без нее пойдешь — и правда.
Сумерки поутру были еще плотные, хоть нынче дождь совсем прошел — и небо оттого сияло прозрачной желтой каймой на с востока, холодея и холодея к самой вышине. Недобрый час сумеречный, когда ночь еще не отступила совсем, а заря только-только зародилась на небоскате. Да пока дойдут, Око уж поднимется над окоемом.
В посаде тоже было почти безлюдно. Навстречу редко кто попадался. Молчал еще торг недалеко от ворот, хоть и там уже зарождалась жизнь. Звучали отдаленные голоса и басовитые оклики стражи на стенах.
Женщины вышли из Волоцка — через мост — и пошли в недалекий лесок. Там, на солнечной опушке вблизи реки можно было пособирать добрых трав, которые и в отварах ароматных хороши будут и при хвори какой помогут. Только-только они поднялись из земли, еще храня всю ее силу, но и напитались уже теплом Ярилиным, который нынче в самое буйство входит.
Беляна молчала, перебирая пальцами ремешок туеска на плече. Уж какая была взбудораженная в своей горнице, а теперь вдруг как будто потухла.
— Ты чего опечалилась? — Гроза тихонько толкнула ее под локоть, косясь на Драгицу: чтобы не подслушивала.
— Скоро снова в дорогу, — вздохнула княжна. Будто только об этом вспомнила. Потеребила кончик перекинутой через плечо косы и закинула ее за спину.
— Неужто так уж тебе Уннар этот не мил? Я же видела его, как бывали они в Волоцке. И воин сильный, и наследником своему отцу будет. Да и собой тоже…
— Перестань! — едва не всхлипнула Беляна и пихнула ее ладошкой в плечо. — Нарочно, что ли?
— Не нарочно, — Гроза усмехнулась горько. Тяжело смотреть на подругу, которая от замужества скорого только мается больше. — Только Любора своего ты уж сколько лун не видела. Да и он не слишком рьяно попытался тебя у Владивоя отвоевать.
— Отец против. Сама знаешь. У него в мыслях все по-другому. А матушка не заступилась за меня совсем, — голос Беляны становился все тише, хоть и злее. — А ты… Ты тоже могла словечко замолвить за меня. Батюшка ведь слушает тебя. И… Ты могла ведь!
— Да где ж он меня слушает! — не выдержала Гроза. — Я для него все равно что ты.
— Не смеши, — глаза княжны сощурились ехидно.
Но больше она ничего добавлять к тому не стала. А у Грозы будто в горле тина прогорклая осела. Что ж это творится? Зачем до такого довела, что даже и дочь Владивоя то и дело говорит о том, что знает о них все. Она огляделась, повинуясь острому желанию бежать. Немедленно уносить ноги подальше от Волоцка. От Владивоя, от глаз его дурманных и голоса. За что Недоля опять ее сюда привела тогда, как она хотела уже уйти?
Скоро дошли и лесочка чахлого, тонкого, что стелился прутиками молодой поросли, помалу подбираясь к околице веси Болотка, что под Волоцком лежала. Зашли по тропке в глубину его, пронизанную чистыми лучами Дажьбожьего ока, сырую и прохладную. Животворящая роса вмиг засыпалась мелкой пылью в черевики. Темными брызгами осела на подолах женщин. И сразу охватило со всех сторон такое спокойствие дремотное, что даже песней его нарушать не хотелось.
Но девушки разбрелись помалу в стороны: кто почек березовых собрать, кто коры ивовой. А кто к земле наклонился — за тугим брусничным листом. И песня помалу зародилась на губах звонкой Весейки, полилась между стволов — а там ее уже все подхватили. И даже Гроза подпевала немного, хоть и считала, что еще в детстве ей хорошенько наступил на ухо медведь.