Дочь реки
Шрифт:
— И меньшицу ты не брал бы? — княгиня горько усмехнулась, вставая.
— Может быть.
Ведара покачала головой, как будто и не поверила ничуть. Поправила убрус возле щеки, хоть и так он был обернут ровно — и вышла, больше ничего не спросив, не узнав, что муж дальше будет делать и где дочь искать.
Никогда в жизни Владивой так не гневался: на бестолковых баб, что не смогли уследить за Беляной, на Ведару, которой до пропажи княжны будто и дела не было: Сения, как узнала, и то больше всполошилась, испугалась даже. Владивой злился на Грозу, которая отталкивала его так рьяно в тот самый миг, когда он хотел ее тепла. Хотел понимания — а в ответ получал только испуг попавшей в капкан косули. Да и сам от себя он ярился не меньше: от того, насколько большой
Почему он пропустил тот миг, когда худощавая нескладуха, которую Ратша однажды привез в детинец — огненноволосая, неугомонная — вдруг превратилась в девушку, на которую обратились взоры многих неженатых кметей в дружине? Как недоглядел? Когда перестал относиться к ней, как к товарке собственной дочери, и вспыхнул — точно сухостой — невыносимым влечением? Страшным, как лихоманка, которая уже не поддается никаким травам знахарей, никаким заговорам и молитвам. И забирает, капля за каплей, жизнь и силы. Он не мог вспомнить. Как будто жил с этим чувством всегда, всю жизнь горел и никак не мог рассыпаться в пепел — и перестать мучиться.
Он давал слово Ратше — позаботиться о Грозе. Обещал, что никто ее не тронет. А сам…
Чтобы немного остыть после ссоры с Ведарой, Владивой сам отправился на поиски Беляны. Может, думал, что отцовское сердце подскажет, где ее искать. Но гриди так истоптали все вдоль берега Волани и на несколько верст вглубь леса, что самый умелый следопыт не разберется. А сердце предательски молчало, будто не чуяло никакого следа Беляны. Вообще ничего, что подсказало бы, где ее искать.
Пропадала помалу, растворялась утренняя прохлада. Оттесняло ее в тень соснового бора тепло, что лило на головы раздухорившееся Дажьбожье око. Владивой остановился на той прогалине, где собрались девушки, когда и обнаружилось, что Беляны среди них нет. Он опустил взгляд в траву, примятую нещадно: еще нескоро поднимется — и заметил вдруг одинокий туесок, который стоял у вывернутой из земли коряги, гладкой, словно обструганной, до того ее вода обласкала, прежде чем на берег выбросить.
Владивой подошел и поднял туес за ремень, покрутил, заглянул внутрь — ив нос душно пахнуло брусничным листом. Даже голову прояснило.
— Это чье? — спросил у ближнего кметя из тех, что стояли неподалеку, тихо переговариваясь и ожидая приказа: искать дальше или в детинец отправляться.
Утро уже почти минуло, и светило поднялось на небоскате так высоко, как могло в конце цветеня. Гриди устали и почти отчаялись хоть что-то сыскать.
Парень пожал плечами, спросил что-то у соратников.
— Говорят, кто-то из девиц тут оставил, — повернулся к Владивою снова.
— Гроза, — добавил кто-то из гурьбы.
Как по сердцу полоснул. Каждый раз это имя заставляло замереть на миг, вслушиваясь в него. Как звучит на устах других мужчин и нет ли в их голосах того, что заставило бы обеспокоиться.
Владивой закинул туесок на плечо: надо бы Грозе вернуть. Никому другому доверять это он не хотел: а девиц кругом уже не осталось, всех отпустили в город, чтобы не суетились тут, не мешали. Он прошел чуть дальше по берегу, собираясь уж в седло садиться и возвращаться в детинец. А после, как кмети хоть немного передохнут, снова за поиски приняться. Теперь уж дальше по дорогам рассыпаться: мало ли какие следы найдутся. Не верил он, что пропала она вот так, бесследно.
Он обратил взор к водам Волани, надеясь смутно, что, может, она хоть какой-то ответ даст. Но вода текла неспешно, спокойно. Разносилось вдоль берега скрипучее покрякивание уже вернувшихся с южной стороны уток. Гомонили кмети, озадаченно и осторожно, чтобы не потревожить из без того злого сегодня правителя.
Показалось, впереди мелькнула светлая фигурка. Замерла, обернувшись — и вновь скрылась среди рябого бело-черного частокола берез и грозных бронзовых столпов сосен. Затерялась за полупрозрачной стеной тонких веток.
— Беляна! — окликнул Владивой и быстрым шагом, поддергивая туесок на плече, поспешил за ней, не обращая внимание на оклики гридей.
Он спешил за ней, уверенный, что успеет нагнать. Все же спрятаться решила, проказница. Всыпать бы ей за то хорошенько, да уж не к лицу девицу на выданье розгами хлестать. Хоть и заслужила. Белая рубаха с яркой, словно кровь, вышивкой по рукавам то и дело показывалась перед взором. И снова пропадала. А то и оказывалась очередным стволом березы, в который Владивой едва не тыкался носом — и только потом понимал. Но она неизменно появлялась вновь, не подпуская к себе слишком близко, не давая разглядеть. Он не знал, сколько бежал так, преследуя девушку, что явно не хотела быть пойманной. Ноги уже исхлестали упругие ветки, сапоги подмокли: пришлось пробежать через небольшое болотце. И вдруг Владивой вывалился на узкую полосу бережка, обрывистого, выше двух саженей, что нависал над водой промытым у подножия яром.
Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.
— Гроза? — Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.
Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо — и свет очертил ее гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг ее, развернул, прижимая спиной к белому в черных рубцах стволу. Вцепился в губы ее своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.
Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной ее тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться — тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда еще сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень березы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или все же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые все зверье в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.
— Не там ищешь, — сказала наконец.
Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя — и глаза ее как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.
— А где искать? — успел только спросить Владивой.
— Куда пойдешь искать, там большая недоля тебя ждет. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твое и твоим не будет никогда.
Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья — а вила. У них правда своя, они видят все по-другому, с иной стороны.