Дочь реки
Шрифт:
— и он замер, глядя на нее прямо, не отстраняясь далеко и руки тяжелой с талии не убирая. Гроза сжимала дрожащие губы, на которых чувствовала вкус Владивоя, легкие отпечатки его зубов. И боялась, что маленькая рукоять выскользнет из влажной ладони.
— Режь, — хрипло уронил Владивой. — Ну?
— Рехнулся… — выдохнула Гроза.
— Давно уж.
Она надавила лезвием чуть сильнее, прямо под ухом — и выступила кровь. Да князь не шевельнулся даже, не попытался остановить и оружие отобрать — хоть и мог. Гроза руку, затекшую от напряжения, уронила и торопливо бочком протиснулась мимо. А Владивой
Гроза запахнула рубаху на груди и быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не побежать, вышла вон. Все тело пылало, кожа хранила запах князя. А перед взором стоял сизый туман его глаз. Только по пути она вспомнила, что нож так и сжимает в руке — тогда убрала в плотный дубленый чехол. Прибежала в горницу и начала бестолково метать вещи в большой заплечный мешок. Знала теперь, что Беляна не заплутала в лесу. Не сгинула по воле духов заблудших или лешего самого. Не утопла в реке, не провалилась в овраг.
Она просто сбежала. От того напора, с которым Владивой делал в своей жизни все: рубился ли за земли, любился ли в постели, стремился ли выдать дочь замуж за того, кто был ему в зятьях удобней. Он задавил дочь своей волей. Невольно заставил Сению лечь под другого, лишь бы только понести ребенка — и быть в покое. И Грозу сжимал в тисках все сильней. Ударял молотом своего желания, раскаляя ее добела, вынимая из глубин тела тяжелое, как туча перед бурей, вожделение. Чтобы выковать из нее то, что было ему нужно. Чтобы сама захотела стать его до конца — и некого винить.
Она остановилась и заставила себя успокоиться — хоть немного. Вытрясла все вещи из мешка и уложила вновь, отбросив ненужные. Дело пошло гораздо быстрее. Даже удалось и ларь с украшениями затолкать на самое дно. И кошель, в котором позвякивало не так уж много кун серебром: да на дорогу хватит.
Нынче вновь тепло стало, но Гроза укуталась посильней, и платком укрыла рыжие свои вихры — совсем тщанием. Пронеслись снаружи шаги чепядинок и их встревоженные голоса: сейчас все в детинце за пропавшую княженку беспокоились. Дождалась, как все снова стихнет, и опрометью понеслась из своей горницы — вниз по всходу и во двор. Не оглянулась. Окольными тропками — к воротам, слушая гомон дружинников в стороне и боясь наткнуться хоть на кого-то из них: не отпустят тогда. Стражники только мельком на нее посмотрели: всех сейчас больше пропажа Беляны занимала.
— На торг, — бросила она ближнему гридю, не уточняя, зачем ей сейчас туда понадобилось.
Не помня себя от страха, Гроза прошла через посад — к дальним кругам, все больше теряясь в толпе, шуме и запахах, что обхватили со всех сторон. Погромыхивали под ногами бревна мостовой. Хрустела ореховая шелуха. Толкались люди, на которых Гроза неосторожно налетала то одним плечом, то другим. И как-то не думалось, как она одна дальше будет. Как этот путь пройдет без подмоги, без родичей, без подруги, которая бросить ее решила вот так: ни слова не сказав. Беляна, Беляна… Но казалось, сейчас хоть волку в пасть — а все равно лучше будет,
Гроза вышла к пристани и сверху окинула взглядом еще редкие лодьи, что стояли, покачиваясь на мягких волнах реки. Отыскала взглядом струги Рарога, что уже были заполнены людьми и, верно, скоро собирались отплывать — повезло. Гроза скатилась с пригорка, едва успевая перебирать ногами, и, проскочив полосу пахнущего рыбой и тиной берега, почти ткнулась в чью-то грудь. Обдало ее запахом мужским, острым, какой бывает после работы. Широкая ладонь обхватила плечо, удерживая. И завыть так захотелось остро, вдавиться лицом в рубаху эту застиранно-синюю с чуть разошедшейся вышивкой у ворота и по рукавам.
— Куда спешишь, шустрая? — тихо, ласково, словно знакомой хорошей, которую ждал давно.
Да не ждал и не узнал вовсе. Всем он друг, всем он улыбается, вольный сокол- Рарог. И Гроза едва не всхлипнула от звука этого голоса, слегка осипшего от ветра и, видно, только что розданных ватажникам громких приказов. Сама ведь шла, зная, зачем. А сейчас — испугалась вдруг. Она подняла голову. Удивленно вскинутые брови Рарога сошлись к переносице, и улыбка сползла с губ.
— Вы, девицы, сговорились, что ли, меня донять нынче? Коль не хотите, чтобы уезжал, так скажите прямо.
Рассердился — надо же. Обжег пламенем, катящимся, словно коло, по радужке его глаз.
— А кто вторая девица была? — тут же уцепилась за его слова Гроза. — Не княжна ли Беляна Владивоевна?
Находник помолчал маленько, решая, видно, что сказать для него будет выгодней. Верно, не донеслись еще до пристани слухи о том, что княжна пропала рано утром. Но Рарог, похоже, все же знал что-то.
— Положим, она ко мне приходила, — все же рассказал он. — Просила по реке ее довезти до Любшины. Заплатить обещалась много. Сколько попрошу.
— Где она? — Гроза попыталась заглянуть через его плечо на тот струг, что позади стоял. — Мне надо ее увидеть.
— Так нет княжны, — развел руками Рарог. — Домой я ее отправил. Сказал, чтобы глупости оставила. Да я еще жить хочу, чтобы у князя из-под носа дочь увозить.
— Чего-то не вернулась она домой, — прошипела Гроза, наклоняясь к нему ближе.
— Может, ты прячешь ее?
— А ты пойди, проверь, — огрызнулся находник. — Не в мешок же я ее запихнул.
И то верно, чего она на Рарога взъелась? Вряд ли он стал бы против князя идти, дом которого только нынче утром покинул — кажется, другом, а не врагом. Хоть и не без проделок, конечно. Но стоило только посмотреть в его глубокие глаза, как понятно становилось, что скрыть он может многое — и ничего на его лице не дрогнет.
— А куда она отправилась после тебя, ты не видел? — Гроза беспокойно заозиралась. Неровен час и за ней в погоню кого-то отправят, как обнаружит Владивой, что она пропала. Как поймет, что он сам тому причиной стал. Да может, не спохватится, пока остывать будет. Другой раз в горницу к ней не сунется.
— Княжна, конечно, сразу в детинец не побежала. Я ж ей не наперсница, чтобы она меня боялась, — Рарог хмыкнул, но тут же снова серьезным стал, как Гроза на него строго взглянула. — Прошлась еще вдоль пристани. Купцов о чем-то спрашивала, кто отплывать собирался. А после пропала.