Дочь реки
Шрифт:
— Вы, как сюда ехали, кметей из Волоцка не встречали?
Кметь отпил еще кваса, кивая.
— Встречали недалеко от Росича, — продолжил, переведя дух. — Они, напротив, в Любшину торопились. Решили, что там княжну перехватят. Нашлись люди, что рассказали, как приметная девица, на нее похожая, в ту сторону направлялась. Да там теперь опасно. Русины где-то в той стороне скрылись.
Владивой оперся ладонью на стол и встал медленно, пока кметь говорил еще, помалу округляя глаза, наблюдая, как князь вырастает перед ним во всю высоту своего немалого роста. Дыхание уже часто-часто раздвигало грудь, металось где-то вокруг сердца горячим вихрем. В подвздошье что-то ссохлось, засаднило от мыслей, что невольно в голову полезли: а коли Беляна и
— Кмети точно в том уверены? Не говорили?
— Торопились они очень, боялись не успеть княжну поймать. Стало быть, уверены были, — поспешил заверить его нарочный — и от сердца немного отлегло. — Да мало бед, еще ватагу находников речных видели в той стороне тоже. Кто-то из путников, что у реки остановился подневать. Они мимо прошли.
— Не Рарога ли ватага? — нахмурился Владивой пуще.
Взмахом руки прогнал чепядинок, которые, слегка припоздав, вошли было в общину с горячей снедью, чтобы купца потчивать.
— Говорят, что его. Больше-то некому, посчитай, — гридь тоскливо посмотрел девицам вослед, уж, верно, почуяв приятный аромат еды. Надо бы дать парням хорошо отдохнуть — после такой-то дороги.
Да пока что Владивой и слова лишнего сказать не мог, все обдумывая услышанное, все перекатывая в голове и соединяя одно знание с другим. И все больше находил он подтверждение своим догадкам о Грозе. Не зря где-то рядом с Белым Долом Рарог отирается. Никак и впрямь дочку воеводову туда повез, иначе что ему там делать, вблизи острога? А там, раз такое случилось, верно, и в помощники воеводе напросится. Он тот еще хитрец, который любит благодетелем прикинуться, как было уже с Беляной. А если и к Ратше дорожку протоптать решит? К душе его затуманенной и разуму. Помощь предложить, когда вокруг недоброе деется — что уж проще, чтобы снискать расположения боярина, для которого воинская доблесть
— едва не самое важное, что должно быть в муже.
Владивой выдохнул резко — и собственное горло опалило разогретым гневом воздухом. Словно его в ребра ударили огромным кулаком. Хотелось кувшин взять, что рядом с правой рукой стоял, и швырнуть о стену. Гроза. Была с Рарогом. Столько дней в пути. Одна среди мужиков, которые всегда до женщин жадные, потому как видят их близко нечасто. А может, старшой и сам уж успел к ней приблизиться? Неважно, кто он, а парень ведь иным девицам на заглядение. Вон и Сения даже — Владивой заметил — посматривала на него с любопытством на пиру в честь Дажьбожьего дня. Но как представишь, что Гроза — его Гроза! — могла касаться Рарога, обнимать, улыбаться ему своими сочными, как земляника, губами, а может даже… Перед глазами и вовсе темнело все в багровом мареве. Хоть глупости это все, конечно. Придумки от гнева и обиды на все, что княжна и дочка воеводы учинили.
Гридь смолк давно, озадаченно разглядывая Владивоя, который стоял, оперевшись обеими руками о стол. А тот отдышался чуть, на удивление, не сгорев в жадном пламени ревности, что рисовала перед ним образы один ярче другого, и вновь поднял голову.
— Благодарю за расторопность, — проговорил нарочито спокойно и ровно. — Идите отдыхайте с соратником. Да поешьте хорошо. Скоро обратно поедем.
И сомнения малого не оставалось у него, чтобы остаться в Волоцке. И в Белый Дол после всего, что случилось, нужно наведаться, с Ратшей поговорить. И увидеть своими глазами, как сильно пострадал острог крупная, важная на Воланском торговом пути весь подле него. Осталось только воеводе Вихрату личное веление оставить, потому как много дней он будет здесь почти за князя. И вся дружина при нем: много гридей с собой Владивой брать не собирался. Зато приказал наставнице княжны Драгице собираться в путь вместе с ним. Правда, перед этим ей тоже досталось наставлений, а она кивала, на все соглашаясь.
— Уж, как доедем, я с ней в одной горнице теперь ночевать стану, князь, — она сложила руки у груди, глядя на Владивоя снизу вверх, когда стоял он уже рядом со своим чернобоким жеребцом Мраком, собираясь в окружении гридей выезжать за ворота.
Наставницу ждала телега, куда еще и погрузили оставленное в детинце приданое Беляны. Больше возвращать ее в Волоцк Владивой не хотел. Достанет с нее и в Белом Доле жениха дождаться.
— Вот и ночуй, Драгица, — согласился он. — Теперь уж ты знаешь, на что она способна. А хитрить начнет — запрешь, если нужно. Главное, теперь всегда рядом с ней будешь, покуда не убедимся, что она до Стонфанга добралась.
Женщина кивнула еще раз, даже поклонилась, радуясь тому, что он наконец гнев сменил на спокойную милость, и отправилась к повозке, села в нее с достоинством. И нынче — невиданное дело! — даже Ведара вышла мужа провожать. Не променяла этот миг на свои обычные дела, которым только в ее жизни место и находилось.
— Как нагонишь Беляну, снова начнешь неволить ее? За того, кто ей не мил, замуж гнать? — заговорила совсем не о том, о чем надо бы.
И с чего только мысли такие в ее голове появились? Она мать — и ей судьбу дочери пристало решать первой. И не одобрили она Уннара для Беляны, слал бы Владивой другие пути искать. Но она против сватовства варяга ничего не сказала и признала, что так будет лучше. Так зачем сейчас на мужа неведомую вину за сумасбродство дочери всю целиком свешивать?
— Решено все, Веда. И отступаться я не буду. Не ко времени уже: уговор с Ярдаром давний. А до Белого Дола его сыну ехать гораздо ближе.
— Ты ведь не на Белый Дол едешь смотреть… — усмехнулась вдруг княгиня.
И понятно, на что намекает: видно, и до нее слухи дошли. Да Владивой решил, что не станет отвечать. Не станет злость ее со дна поднимать, баламутить. Как ни держалась Ведара, какой бы безразличной ни казалась, а и ее проняло уже. Значит, не безразличен до сих пор ей Владивой. И на миг в груди что-то качнулось, как посмотрел он в серые глаза жены, которую не так давно считал женщиной самой прекрасной и достойной. Которая была для него самой Лады воплощением, что подарила ему двоих детей: Обеслава, сильного и разумного, который обязательно станет князем, как придет срок. И Беляну: девушку хоть и вздорную, как оказалось, но умную и хладнокровную тоже. Которая могла бы стать самой лучшей женой для любого правителя, самого высокого рода — и станет непременно. Когда поймет свое предназначение: стать матерью для сильных воинов или стойких женщин, которые продолжат род не только Уннара Ярдарссона, но и ее самой. Даст жизнь новой крови, что будет залогом дружбы вождей: нынешней и будущей.
И Владивой просто смолчал на ясный укор Ведары, храня уважение к ее оставшимся еще чувствам, которые она сама пыталась добить обидами и подозрениями. Но ведь они оба не хотят уже возвращения к былому. Они вышагнули из этого очага, который был ласковым огнем, а после обратился только угольями. Остались с ожогами на душах и пеплом в глазах, что жег каждый день при виде друг друга.
И он мог бы утешить ее, успокоить. Но не хотел лгать: и без того этого вранья и лукавства было много за последние годы — во имя спокойствия, сохранения семьи. Обманешь Ведару — а заодно и себя самого. А он не желал этого спокойствия в теплом болоте лжи. Ненастоящего безразличия. Он признался себе давно: ему нужна Гроза. И сейчас он ехал за ней.
Владивой поцеловал в макушку Сению, когда и она подошла попрощаться. И как будто что-то коснулось его, всплеск тепла — обогрев душу, заледеневшую при встрече с Ведарой. Он взял лицо меньшицы в ладони и долго посмотрел в ее глаза. Красивое личико молодой женщины уютно лежало в них. Белые щеки, еще не поймавшие первый загар, почти светились рядом с его темными руками, огрубелыми, воинскими.
— Что скрываешь, Сения? — шепнул он.
Она улыбнулась и вдруг, чуть повернув голову, коснулась губами подушечки его пальца, приоткрыла их, оставляя на коже влажный след.