Дочь роскоши
Шрифт:
– Потому что, моя дорогая фрейлейн, мы проследили за ним. Мы подумали: очень странно, что Дитер больше не хочет оставаться в нашей компании. Так что мы решили узнать, что привлекает его внимание. Мы пошли за ним, и нас все это так позабавило! Занавески не были задернуты до конца – ах, вам надо быть осторожнее! – Он поднял палец, развлекаясь при виде густого румянца, залившего ей щеки. – Вы были исполнены страстью – вы и Дитер. Вы даже не позаботились о том, чтобы вас не увидели. Ну что, ответил ли я на ваш вопрос, откуда я знаю, что Дитер приходит сюда?
– Значит, вы подглядывали! –
– Возможно. И, наверное, для кого-то достаточно только посмотреть. Но только не для меня. Что касается меня, то когда я посмотрел… я потом захотел… г-м-м… вы же понимаете, что я имею в виду, не так ли, фрейлейн?
– Уходите, пожалуйста! – закричала София. – Дитер…
– Дитер задержится, у него сверхурочное задание. Не будем волноваться о нем… – Он выбросил руку и стиснул ее запястье. – Вы не слишком-то сговорчивая, фрейлейн. Я вижу, что необходимо вас немного убедить.
– Отпустите меня!
– Пока нет, фрейлейн, пока нет. Разве вы не знаете, как возбуждается мужчина, когда на него так смотрят? – Свободной рукой он возился с брюками, потом сильно потянул ее и повалил на кресло поверх себя. Через мгновение София оказалась лежащей на нем, его руки задирали ей юбку, а горячее дыхание обжигало шею. Она начала бороться с ним, пытаясь освободиться, била его по рукам. Дыхание его стало тяжелее, он сдавленно засмеялся.
– Дикая кошка! – сказал он по-немецки. Потом спрыгнул с кресла, увлекая ее за собой, и они оба повалились на пол. Она оказалась беспомощной под его тяжестью и силой. Одну руку он завернул ей за спину так, что заболело плечо, другую прижал к полу. Когда он приподнялся, чтобы спустить брюки, она вцепилась ногтями ему в лицо. Но в эту минуту его ладонь ударила ее по подбородку, и голова ее со стуком упала на пол.
Удар обессилил ее, ей показалось, что она закружилась в вихре боли, едва замечая, что он делает с ней. Даже когда он закончил свое дело, она несколько долгих минут лежала, будучи не в состоянии подняться. Голова ее дрожала, и тело тоже, но не в унисон, боль вибрировала и танцевала в ней в каком-то синкопированном, но и хаотичном ритме. Потом она медленно поднялась. Немец лежал на полу возле нее, удовлетворенный, лоснящийся. От одного его вида у нее в горле поднялась желчь. Она рывком села. Ненависть горела внутри нее холодным огнем.
В этот момент она увидела его револьвер, валявшийся на полу. Едва сознавая, что делает, она подхватила его, взяла в дрожащие мокрые от пота руки и повернулась к немцу.
– Ну ты, ублюдок, уберешься ты отсюда? – проскрежетала она сквозь стиснутые зубы.
Он резко сел, и, увидев тревогу в его светлых глазах, она поняла, как легко могла бы сейчас убить его. Одно небольшое движение указательного пальца, и она может разнести на части это красивое ненавистное лицо. Одно небольшое движение, и этот немец никогда больше не будет наводить ужас, оскорблять и насиловать.
– Я собираюсь застрелить тебя, – сказала она.
Она заметила, как дернулись желваки на его щеках и нервно забилась жилка в горле. Однако голос его был очень спокойным, уравновешенным:
– Если ты застрелишь меня,
– Меня это не волнует, – всхлипнула она. – Разве меня может волновать смерть?
– Не хочешь же ты умереть из-за такой глупости. Ты не будешь стрелять в меня. Ты не можешь это сделать. Ну-ка, давай мне пистолет. – Он медленными движениями продвигался ближе к ней. – Ну давай, давай пистолет.
Его холодные глаза неотрывно смотрели на нее, и она почувствовала, что запястье ее начало дрожать. Он прав, вдруг подумала она, я не сделаю этого. Со сдавленным рыданием она опустила руку с пистолетом и склонила голову к груди. О Боже, она не смогла сделать этого! У нее была возможность, но она не смогла сделать этого…
И в этот самый момент дверь открылась и вошел Дитер.
Он постоял некоторое время, оглядывая представшее перед ним зрелище. София хотела подбежать к нему, но не смогла пошевелиться. Ей было страшно стыдно, словно она была виновата во всем.
– Какого черта здесь происходит? – спросил он.
Офицер принялся бубнить что-то на немецком, размахивая руками. София могла только догадываться, о чем он говорит, но мысль, что он может пытаться выгородить себя, ее возмутила.
– Он изнасиловал меня! – закричала она. – Он забрался в дом, притворившись, что у него от тебя записка, а потом изнасиловал меня!
– Изнасиловал? Ха-ха! Ты сама просила об этом!
– Как ты можешь так говорить? – Она посмотрела вниз, увидела пистолет, который все еще держала в руке, и, рыдая, повернулась к Дитеру. – Я хотела стрелять в него, Дитер. Я хотела убить его. Но я не смогла. Не смогла сделать этого!
– Я понимаю. – Лицо Дитера было белым от гнева. – Вот об этом хихикали твои друзья, да? Они знали, что у тебя на уме.
– Они шли за тобой, Дитер, выслеживали тебя той ночью. Они наблюдали за нами… – Она оборвала себя, вдруг испугавшись. Глаза Дитера сверкали, ноздри раздувались.
– Что ты сделал?
София заметила первую искорку тревоги в лице офицера.
– Да ладно, Дитер, ты не понимаешь шуток?
– Шуток? Ты называешь это шуткой? Ну хорошо, ублюдок, тогда ты получишь от меня.
– От кого? – усмехнулся офицер.
– От меня. – Дитер поднял свой пистолет и прицелился.
Софию пронзил, опалил страх.
– О Дитер, нет! Пожалуйста – ты не должен!
– Почему нет? Я сделаю то, на что у тебя не хватило духа, София. Я собираюсь убить его.
– Дитер, пожалуйста, нет!
– Ты безумец! – взорвался офицер. – Ты из этого не выпутаешься!
– А мне все равно. Я немец и горжусь этим. По крайней мере гордился. Но больше нет. Все эти последние годы я стыдился своего происхождения, стыдился своих соотечественников. То, что они делали, – бесчеловечно. Это не забудут целые поколения. И каждый раз я принуждал себя сидеть тихо и делать то, что мне поручено. Иногда я спрашивал себя – как мне жить с этим? Я старался делать только то, во что верил, но мне все равно стыдно. Приближается конец войны. И когда меня спросят: «А что ты делал, Дитер?» – я скажу им: Я застрелил человека, который надругался над моей любимой. Это не так уж и много, но по крайней мере я сделаю это, Курт.