Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
— Не важно, — сказал молодой лодочник, глядя на первое судно горящими глазами, — там нужно моё ремесло, и я иду туда. Эй! Кто со мной? Если мы не вернёмся, никто не заплачет! Значит, мы остались в Пунте, целыми днями нюхаем мирру и жрём в компании с богами!
Он помчался по причалу к трапу и исчез среди носильщиков и тюков с товарами. Через несколько секунд вслед за ним бросилось больше дюжины людей.
— Она искушает Великих, — с сомнением в голосе пробормотал старый судья своему коллеге, когда они возвращались на службу.
— Она великая владычица, — взволнованным шёпотом
«Я вижу в этом руку Сенмута, — думал брат Первого раба Амона, Сенмен, возвращаясь в особняк на Дороге Мут. — Наконец-то он получил визиря, которым он может полностью управлять».
Во дворце Футайи загнал в угол широко улыбавшегося Сенмута и засыпал его взволнованными вопросами:
— Вы знали, что она собирается сделать это? И не остановили её? Во имя Амона, почтенный! Мы должны отговорить её от такого опасного...
— Но почему, превосходнейший?
— Почему? — Футайи потерял дар речи и несколько секунд только шипел. — Мой дорогой Сенмут, она провела всего год на троне и просит богов совершить чудо! А если они откажутся? Это будет выглядеть так, будто она потеряла их расположение!
— Чушь! Она любимица Амона.
— Но даже Амон не может довести суда к несуществующей земле! Если случится неудача... Клянусь грудями Хатор, вы не понимаете, что случится с её величием, с... с вами, со мной, со всеми нами?
— Мой мрачный друг, успокойтесь. И представьте — хотя бы на мгновение, — что случится, если она достигнет успеха. Достаточно одного такого успеха, и она будет сидеть на троне прочнее, чем сам Ра.
В тот самый момент, когда Сенмут произносил эти слова, в северное крыло дворца вошёл Амену. Он взлетел по лестнице через две ступеньки, пронёсся по коридору и ворвался в покои низложенного царя.
— Тьесу, Рехми-ра! Вы слышали?
— Да, мы слышали. — Оба повернулись от стола с кубками в руках. Тот с ликующим видом наполнил ещё один кубок и подвинул его Амену. — У нас впервые появилась надежда, настоящая надежда! Эти прекрасные новые корабли — что ж, они никогда не вернутся. Они пропадут, и она тоже. Выпей с нами, Амену! За плавание Ма-ке-Ра!
Через три дня, в золотом сиянии утра, пять судов Нехси отчалили, направляясь в дельту и удивительный канал. Люди переполнили причалы, облепили оба берега реки на целую лигу. Одни желали им успеха и громко говорили о мирровых террасах, другие, понизив голоса, предсказывали беду. Большинство стояли молча, собираясь посмотреть, что из всего этого выйдет. Пока последний яркий парус не превратился в отдалённое пятнышко, они провожали его глазами, прикрывая глаза от солнца.
Никто не знает, далеко ли находится Пунт, но все знали, что ждать придётся долго. Наступил сезон Урожая, и люди были заняты, потом налетели ветры и принесли жару, по реке потекла бурлящая грязь, но никто не глядел на север, было ясно, что суда не вернутся по обмелевшему Нилу, в котором едва хватало воды, чтобы поднимать рыбацкие плоскодонки.
Но когда вода стала прибывать, взгляды постепенно стали обращаться вниз по реке, а ко времени
Год! Ай, прошло только девять месяцев. Люди неохотно вернулись к своей работе, и напряжение ожидания несколько ослабло.
Но во дворец спокойствие не пришло. Обстановка в совете накалялась с каждой неделей, а лица министров вытягивались. Только Сенмут продолжал выказывать миру мягкую улыбку, скрывавшую любые сомнения, которые у него могли появиться; у одной лишь Хатшепсут не было сомнений вообще.
Прошёл десятый месяц, за ним одиннадцатый, поля вновь покрылись изумрудной зеленью, а суда всё ещё не возвращались.
— Пусть теперь попробуют заявить, что она божественна! — воскликнул Рехми-ра, когда они втроём стояли в павильоне на крыше крыла дворца, где обитал Тот, глядя на заходящее солнце.
— У них остался месяц, — сказал Амену. — Иначе с легендой будет покончено.
— С ней было бы уже покончено, если бы они осмелились признать это. — Оттолкнувшись от перил, Рехми-ра прошёл под тент и уселся в кресло. Амену, бросив последний взгляд на реку, присоединился к нему.
— Так что, по-вашему, мы должны будем делать, когда придёт время? — задумчиво спросил он.
— Я не думаю, что нам придётся вообще что-нибудь делать! Год закончится, суда не придут, и все узнают об этом. Нам потребуется только прийти во главе с Тьесу в Тронный зал, низложить Ма-ке-Ра как узурпатора, которым она на самом деле является, и потребовать от имени Гора и Всемогущего Ра вернуть корону.
На лице Амену появилось удовлетворённое выражение, прищуренные глаза продолжали задумчиво исследовать окрашенное закатным цветом небо.
— Это будет непросто, — промолвил он.
— Ты думаешь о Ма-ке-Ра. А я говорю, что даже она будет вынуждена признать...
— Не будь дураком. Она не признает ничего.
— Даже поставленная перед фактом? Когда станет ясно, что Амон, другие боги отказали ей в поддержке!
— Совет не согласится, да и правители номов. От этого зависят их жизни. Они падут вместе с ней. У них нет выбора.
Чёрные глаза Рехми-ра уставились в лицо друга.
— Тогда нужно предоставить им выбор!
— Именно об этом я и думал. Простить их или, по крайней мере, обещать сохранение их чести и состояния, если они подтвердят, что Тьесу — фараон и всегда был им.
Тот стоял, прислонившись к перилам. Он еле слышал доносившееся сзади бормотание, не замечал пылавшего перед ним неба. Прошёл ещё день, а пять парусов всё ещё не появились на реке, хотя тут и там мелькали мелкие судёнышки, выкрашенные закатом в цвет крови. Каждый раз, когда закат свидетельствовал, что судов опять нет, каменное напряжение в нём крепло, в душе нарастали надежды и опасения. Каждое утро он просыпался, утомлённый страхом перед наступавшим днём, каждый вечер он ложился спать, взвинченный тем, что день опять ничего не принёс. А от утра до вечера он вышагивал по саду, вышагивал по своим палатам, пытаясь забыться чтением творений древних писцов из дворцового архива, но тем не менее часы от восхода до заката ползли невыносимо медленно.