Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
— Только богам известно, почему египтяне верят в это! — отрезал Тот. — А в Вавилоне любой ребёнок знает, что это не так.
— Вавилон! — Рехми-ра произнёс это слово так, будто ему в рот попала какая-то гнилая гадость. — Но мы не в Вавилоне, мы в Египте.
— Да, так мне всегда говорили в храме. — «Почему я ругаюсь с ними, — растерянно думал Тот. — Я стараюсь рассердить их, причинить им боль». Он слышал свой резкий голос: — На самом деле это не имеет значения. Истины, которые мне — ребёнку — открыли в Вавилоне, я открыл для себя в Египте взрослым. Для меня было бы гораздо
— Сказки! — прошептал Амену. — Во имя Амона, Тьесу, вы назвали великую Маат сказкой?
Отчаяние, прозвучавшее в его голосе, заставило Тота заколебаться. Он пристально глядел в лицо Амену и сознавал, какая ужасная пропасть раскрывается между ними. «Вы верите в Маат, — думал он, — я — в Гильгамеша. О боги! Мы должны продолжать притворяться».
Он заговорил почти умоляющим голосом, надеясь, что какое-нибудь чудо убедит его:
— Кто такая Маат? Богиня. Воплощение правосудия. Мощь правды. Покажите мне правосудие среди людей, и я поверю в её мощь.
— Её мощь существует независимо от вашей веры! Разве солнце перестаёт сиять, когда человек слепнет?
— Должен ли человек счесть себя слепым, если не видит света, не чувствует тепла? Я сказал, покажите мне правосудие Маат...
— Правосудие — всего лишь её мизинец. Она — больше, намного больше! — Амену, раскрыв глаза, наклонился к Тоту. — Она воплощение порядка всех вещей, который был установлен в первый день мира, когда Птах произнёс великое слово и боги вышли из его рта. Есть один порядок, один-единственный, он не нарушался со времён Ра.
— Тебе внушили это, когда ты был ребёнком. Да поможет тебе Амон — ты веришь в это!
— Вы хотите сказать, что не верите в торжество Маат?
— Торжество? Если она всегда торжествует, как ты говоришь, то она уже восторжествовала, и трон принадлежит Ма-ке-Ра. Вот что я имею в виду, — отрубил Тот, — но вы этого не поймёте.
— Нет. Нет, я не пойму таких слов моего царя. — Амену сел и отвёл глаза от Тота. — Вы перенесли удар, — негромко сказал он. — Именно это заставляет вас говорить то, чего вы на самом деле не думаете. Трон вовсе не принадлежит Ма-ке-Ра, и вы это знаете. Она извратила облик Маат; но она не сможет делать это вечно.
Маат существует. На мгновение Тоту удалось увидеть вселенную глазами Амену — прорезанное Нилом зелёное ровное блюдце, окружённое пустынными холмами, накрытое сверху звёздной чашей неба, а снизу — чашей неба умерших, продуманное и совершенное создание богов, не менявшееся с начала времён, в котором существовало Право и присущий ему исконный порядок вещей. В этой неизменной совершенной вселенной солнце всходило и заходило, луна прибывала и убывала, звёзды вращались по своим кругам, и цари, по предписанию Маат, наследовали друг другу в мерном непресекаемом ритме. Этот порядок не мог быть нарушен, не мог быть изменён, не подлежал обсуждению. Так было. Он увидел это, словно вспомнил потерянное, некогда знакомое лицо, которое теперь ничего для него не значило.
— Это мир Ма-ке-Ра, — сказал он. — Я наконец понял это. Но не мой. Я думаю, что и трон никогда не был моим.
— Во имя Амона, Тьесу! — вспыхнул Рехми-ра. — Мы верим в вас. Почему вам так трудно самому в это поверить?
— Что
Он встал и в раздумье отошёл к другой стене павильона. Теперь я сказал слишком много. Внезапно он понял, что он делал. Он убивал их бога, свергал их царя-идола с пьедестала, сдирал с него золото, которое на деле было тонкой позолотой, раскрывая его оскверняющей рукой, чтобы показать, что внутри лишь глина и труха. Эти двое создали для себя образ, в который могли верить. Теперь он на их глазах уничтожал этот образ и развеивал пепел.
— Вы Мен-хепер-Ра, — прошептал Амену.
Тот промолчал. Они оба всего-навсего повторяли ритуал, цепляясь за лишённые содержания формулы, вслепую сотрясая систры перед пустым алтарём. Мен-хепер-Ра? Такого существа, полубога-получеловека, не было. Не было никогда. Не было никого, кроме Тота.
«О боги, кто это такой? — думал он. — Кто я такой, почему я существую, если я не Мен-хепер-Ра?»
Они больше не упоминали Маат. В наступившей тишине Рехми-ра внезапно встал, молча прошёл на корму и скрылся из виду. Тот и Амену, словно незнакомцы, сидели, глядя в пропасть и пытаясь отступить от её краёв. Через некоторое время Тот встал, медленно спустился по лестнице и вернулся на своё привычное место у борта.
И через полчаса он стоял на том же месте, закрыв лицо рукой, а палуба под ним поднималась и опускалась вместе с водами, как стихи, вновь и вновь всплывавшие в его сознании.
— Умоляю простить меня, но если бы Ваше Высочество соизволили дать команду...
Капитан говорил твёрдо, старался не выказывать чувств, но в голосе угадывалось волнение. Его не смогли заглушить даже стихи, звучавшие в глубине сознания Тота.
— Команду? — пробормотал он.
— Причалить, Высочайший. Если Вы не желаете проплыть через весь город.
В негромком голосе капитана прорывалось нетерпение. «Конечно, — думал Тот. — Он мечтает поскорее причалить, расстаться со мной и, как все жители Фив, пойти смотреть на прибывшие суда».
— Опустите паруса, — произнёс он.
— Да, Ваше Высочество. Ваше Высочество имеет в виду, когда мы подойдём к противоположному берегу?
— Я имею в виду — сейчас! Мы не будем подходить к противоположному берегу.
Наступило гробовое молчание. Тот спиной ощущал негодование капитана, словно жар от огня. Тогда быстрые твёрдые шаги удалились.
«Смотри, моё имя смердит сильней, чем стервятник-орёл...»
Тот поднял голову. Барка миновала рыбную пристань и причал парома и медленно дрейфовала вдоль зарослей папируса, окаймлявших болотистый восточный берег. Прямо напротив в доках дворца швартовались корабли Нехси. Оба берега были черны от народа; некоторые, чтобы на несколько шагов приблизиться к невиданному зрелищу, даже влезли в воду, по колено погрузившись в прибрежный ил. На всех островках, вылезших из-под убывшей воды, торчали люди. Рыбацкие плоскодонки опоясывали их ожерельем. Пять высоких корпусов также были окружены переполненными лодчонками, они качались на волнах, поднятых гигантами, и подворачивались под огромные вёсла; их пассажиры пялили глаза на колыхавшуюся на ветру плавучую рощу. Сверкавшая на солнце процессия, возглавляемая голубыми с золотом носилками Сенмута, сворачивала с дороги к пристаням.