Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
«По крайней мере, — рассуждала Хатшепсут, когда Иена через полчаса позволила ей сойти с массажного стола, — я сегодня проведу совсем немного времени в компании придворных дам. Скоро мы уезжаем в храм».
Царица знала, что возбуждение было беспричинным; ей предстояла хорошо знакомая поездка в носилках и царской барке, торжественные приветствия жрецов, необходимость долго стоять в набожной позе за спиной Ненни, пока будет гореть ладан... Всё же по сравнению с её обычными утренними занятиями казалось, что ей предстояло головокружительное приключение.
Хатшепсут
ГЛАВА 3
Следуя за Ненни в неторопливой процессии, выходившей из пропитанной запахом ладана Святыни Святынь, Хатшепсут с раздражением размышляла о том, почему же она решила этим утром отправиться в храм вместо того, чтобы вытерпеть один-единственный томительный час Еженедельного приёма. Предстояла ещё аудиенция Верховному жрецу, и один лишь Амон знал, как долго Ненни придётся там проторчать в волнении и спорах...
В дверях она обернулась и окинула взглядом огромную золотую статую в освещённой факелом нише, перед которой жрец медленно поднимал алую завесу. Величественный и вызывающий благоговение, прекраснее любого смертного — Амон, её отец.
«Действительно мой отец, — подумала она со странным внутренним содроганием. — Он вошёл к госпоже моей матери в облике фараона и возлёг с ней на всю долгую ночь — о боги, если бы он так же пришёл ко мне!»
Она пересекла выложенную яшмой мостовую, миновала деревянную дверь, оказалась в передней, которая была чуть побольше и чуть посветлее, чем Святыня Святынь, где было темно как в гробу, оттуда попала в другую комнату с шестью высокими колоннами, ещё больше и ещё светлее. За ней раскрылся просторный пышный зал, в котором лес кедровых колонн, столь же толстых, как стволы деревьев с холмов Ливана, откуда они прибыли, в полумраке вздымался ввысь, пересекая стрелы солнечных лучей, высоко, под самым потолком, врывавшихся в ряд окон.
Хатшепсут любила этот зал, давным-давно построенный её отцом Тутмосом к вящей славе Египта и бога Амона. Здесь она чувствовала свою близость к отцу. Всё окружающее было делом его рук, ставшим видимым и осязаемым благодаря искусству Инени, его архитектора. Он был великим царём — это лишь одно из множества строений, которые фараон повелел воздвигнуть на Черной Земле своего царства, чтобы запечатлеть своё долгое и деятельное правление. А за те пять лет, которые минули с тех пор, как сын Мутнофрет возложил на себя корону, ни один камень не лёг поверх другого, не был воздвигнут ни один памятник, их и не собирались строить.
Верховный жрец Акхем, маленький толстый человечек с холодными глазами, сопровождаемый рабом Амона и надсмотрщиком за полями и работами, вышел, чтобы встретить царскую чету в дверях и препроводить в свои покои. Раз и навсегда заведённым порядком механически свершился торжественный тягучий ритуал, состоявший из поклонов, простирания рук, восхваления фараона и пожелания множества сыновей Великой Царской Жене.
Медленный и торжественный танец, подумала Хатшепсут. За тысячелетие в нём не изменился ни один жест...
Без интереса она смотрела на Нахта, надсмотрщика за работами — костлявого угрюмого типа, который переводил подозрительный
— Я умоляю Ваши Величества без неудовольствия принять моё недостойное гостеприимство, — провозглашал Акхем, одновременно подзывая рабов и носителей опахал. — Если Ваши Величества соизволят сесть... Боюсь, что могу предложить вам только мёд и воду. Ваши Величества, конечно, понимают, что мы, жрецы, ведём скромную и ограниченную жизнь и не наслаждаемся той роскошью, к которой привыкли Ваши Величества...
Хатшепсут иронически взглянула на увесистое брюшко и лоснящуюся кожу маленького человечка, тончайшее полотно, в которое было облечено жирное тело, но воздержалась от комментариев.
Ненни вежливо пригубил безвкусный напиток. Фараон был бледнее, чем обычно, шея напрягалась под тяжестью короны.
— Вы можете рассказать Моему Величеству о ваших обидах, — произнёс он.
— Я благодарю вас, Великий Гор. Я не знаю, с чего начать. Это очень деликатное дело.
— Это касается заявлений некой жрицы?
— В значительной степени, Ваше Великолепие.
— В них заключено всё, — с неожиданной страстью включился в разговор Нахт. Хатшепсут заметила, что он смотрел на Акхема, как кошка могла бы смотреть на очень большую и опасную крысу.
Верховный жрец не обратил внимания на реплику.
— В храме есть жрица в ранге божественной служанки, некая Нофрет-Гор. В прошлом она проявила незаурядные способности в провидении и предсказании, но теперь, боюсь, совершенно обезумела.
— Возможно. А может быть, и нет, — огрызнулся Нахт.
Акхем стрельнул в него ледяным взглядом:
— Если надсмотрщик будет любезен не прерывать меня...
Ненни прокашлялся:
— Какое же пророчество так беспокоит вас?
— Она говорит... Конечно, Ваше Величество понимает, что это не может называться пророчеством, пусть Сильный Бык простит... недостойного, если тот поправит его божественные слова. Это ложь, это просто бред расстроенного сознания... — Акхем несколько минут распространялся в том же духе, его ровный убедительный голос не менялся, но верхняя губа предательски вспотела, и он вытирал её тонким как паутинка шатком.
— Но что же говорит эта женщина? — наконец прервал его Ненни.
Неожиданно старый раб Амона заговорил невинным голосом весёлого ребёнка:
— Она говорит, что Верховный жрец недостоин своего служения.
— Вот как! — пробормотал фараон. Хатшепсут рассматривала свои перстни. Когда шаток Верховного жреца вновь пришёл в действие, её вдруг наполнила радость. Конечно, фараону как бы между делом пояснили, что женщина безумна; на её гнусное высказывание, которое, как она утверждала, было словом Амона, сошедшего к ней в её провидении, не следовало обращать внимания, оно лишь подчёркивало её безумие. Акхем сожалел даже о том, что ему пришлось рассказать о ней фараону; но он был уверен, что фараон теперь согласится: нужно что-то сделать, чтобы немедленно устранить женщину из храма.