Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
— Очень интересно. Если не ошибаюсь, вашему попечению была поручена маленькая царевна, не так ли?
Яхмос не спеша повернулся и взглянул на него.
— Да, превосходнейший, — сказал он. — Её я тоже люблю. И я очень далёк от того, чтобы проявлять какую-нибудь небрежность. Или нуждаться в напоминаниях о моих обязанностях.
Сенмут выдавил улыбку, но внутренне пришёл в ярость, понимая, что Яхмос очень легко смог поставить его на место. Они продолжали смотреть на детей, старик — с безмятежным спокойствием, а Сенмут — стиснув зубы от бессильного гнева.
Однако даже раб Амона не мог позволить себе оскорблять воспитателя
Через несколько минут в воротах наконец появилась Хатшепсут. Сразу забыв о Яхмосе, Сенмут спрыгнул со скамьи и зашагал по траве к царице, уставившись на неё во все глаза.
Приветствия, которыми они обменялись, стоя на солнцепёке перед Яхмосом, детьми и служанками, всё ещё сгибавшимися в поклонах, были официальными и даже чрезмерно высокопарными. Но когда они вступили в беседку, защищённую виноградными лозами от посторонних взглядов, началась беседа, свободная от установленных правил дворцового этикета.
— Ты принёс?.. — сразу же спросила Хатшепсут.
— Да, как и обещал. Но это было опрометчивое обещание, — усмехнувшись, добавил он. — Мне с трудом удалось закончить вовремя. По правде говоря, на это нужно куда больше времени, чем я успел потратить.
— Не важно, дай мне взглянуть!
Он с готовностью развернул узел и поставил на стол маленькую деревянную модель пустынного храма Небхепет-Ра, сделанную в масштабе и отличавшуюся от настоящего только тем, что разрушенные колонны и галереи были восстановлены так, как, по его мнению, их должен был создать древний зодчий. Модель была покрыта тонким слоем белого алебастра и передавала все детали оформления, даже крошечные изваяния Хатор на верхней террасе.
Её лицо осветилось восхищением.
— Аст! Как красиво! — выдохнула она. — А теперь объясни ещё раз, как обещал. Насчёт использования пространства в качестве строительного материала. Может быть, я лучше пойму, когда перед глазами будет модель.
Подробно, чувствуя, что, как обычно, увлекается, он объяснил тонкое и изящное соотношение, которое ему удалось обнаружить в пропорциях этого храма. Она слушала внимательно, проявляя глубокий ум, которым Сенмут никогда не уставал восхищаться. Время от времени Хатшепсут прерывала его речь, чтобы задать вопрос, который указывал, что она не упускала ничего из его рассуждений. Наконец она кивнула:
— Так вот в чём этот секрет. Этот аромат, о котором ты говорил когда-то... пожалуй, он кроется именно в этом изяществе. Но что происходит, когда тени движутся? — вдруг спросила она. — Ведь есть разница между утренним и вечерним освещением колонн.
— Совершенно правильно. Я думал об этом. Я долго возился с макетом, крутил её так и этак перед факелом...
— Факел — это не солнце. Ты должен был отнести его в пустыню. Там пески дают дополнительный отблеск.
— Я сделал это. — Он бросил на Хатшепсут восхищенный взгляд. — Вам следовало бы быть архитектором, моя госпожа.
Она посмотрела на Сенмута с рассеянной улыбкой, но в её глазах виднелся проблеск недовольства.
— Можешь быть уверен, если дела пойдут так, как я ожидаю, то я завалю работой всех архитекторов Египта! Она повернулась и посмотрела в сад. — Ненни ощущает всё это по-другому. Сенмут, я не понимаю его, ради Амона живущего, не могу его понять! Ты знаешь, что он даже не заказал
«Священная Мать Богов!» — подумал Сенмут. Эта фраза потрясла жреца значительно сильнее, чем он позволил себе показать. Было невозможно представить себе, чтобы человек, способный построить и оборудовать себе жильё для следующих Трёх Тысяч Лет в другой жизни, отказался сделать это.
— Разве он не послушает вас, моя госпожа? — негромко спросил он.
— Не в этом деле. Ему всё безразлично. Он откладывает, пренебрегает... О, не будем говорить об этом! Во имя бороды Птаха, как жарко сегодня! Надеюсь, ты освежился, пока ждал меня? — Откинувшись в кресле, она потянулась к запотевшему кувшину пива, ожидавшему на столе в компании с двумя синими кубками.
— Нет, я имел лишь сухую беседу.
— Тогда ты должен был иссохнуть дочерна — ты ведь всегда испытываешь такую жажду! Налей нам обоим, да побыстрее. — Когда Сенмут встал, чтобы исполнить приказ, она оглядела сад. — С кем же ты имел эту сухую беседу? Я не вижу никого, кроме детей.
— С благородным Яхмосом.
— О, ты говоришь так, будто он тебе очень не нравится. Не правда ли?
— Нет, нет, он мне совершенно безразличен, — сообщил Сенмут, улыбнулся, вручил ей кубок и небрежно добавил: — Тем не менее мне кажется очень интересным его отношение к маленькой госпоже Нефер. Возможно, вам следует побеспокоиться о ней.
— Побеспокоиться? Почему?
— Потому что он явно пристрастен к мальчику.
— К Тоту? Он предан им обоим! — Она быстро взглянула на детей, которые принесли котёнка на дорожку и заставляли его гоняться за пером. Хатшепсут сдвинула брови, морщины прорезали её лоб. — Ты не прав, Сенмут. Я уверена, что он одинаково любит и мальчика, и девочку.
— Возможно. С меня достаточно и того, что он может быть так же предан сыну Исет, как и царевне. — Сенмут допил пиво, поставил кубок и подвинулся поближе к креслу царицы. — Вам когда-нибудь приходило в голову, что этот мальчик — угроза вашему будущему? Единственная угроза?
Хатшепсут поглядела на него, затем уставилась в пространство:
— Не понимаю.
Она всё прекрасно понимала. Зная это, Сенмут решил взять быка за рога.
— Если фараон умрёт после одного из приступов лихорадки, кто придёт ему на смену? Этот ребёнок, не являющийся вашей собственной плотью и кровью. То ли это, чего вы на самом деле хотите?
— Конечно, нет, но такой опасности не существует, Сенмут.
— Нет, существует! — Жрец склонился к се креслу. — Естественно, вы предполагаете быть регентом при вашей царственной дочери. Но сколь долго это продлится? Если она выйдет замуж за какого-нибудь знатного юношу по вашему выбору, за какого-нибудь уступчивого слабовольного мальчишку вроде сына благородного Имхотепа — тогда всё будет в порядке. Но обычай потребует выдать её за сводного брата, а этот мальчик — не угодливое высокородное ничтожество, он царевич — или самый близкий во всём Египте к этому титулу. Он потребует всей царской власти, предупреждаю вас, и не будет слушать никакую женщину, даже дочь Солнца. Во имя Амона, моя госпожа, Египтом должны управлять вы, а не сын наложницы из гарема! Если бы его не было, регентство могло бы продолжаться столько, сколько вы захотите, вы могли бы решать всё по собственному разумению, могли бы строить, могли бы носить Обе Земли, как ожерелье! И этому ничто не может помешать, кроме одного маленького мальчика.