Дочери дракона
Шрифт:
Ки Су продолжала помешивать рис, а Чжин Мо исчез за дверью, ведущей в соседнюю комнату. Я сняла таби и положила свой узел из одеяла на пол у стены. Квартира была чистая и аккуратная, окна выходили на улицу и на гавань за ней. Тут стояла простая деревянная мебель, а у одной стены я заметила шкаф со множеством книг, как когда-то у нас дома.
Я подошла к Ки Су.
— Вам помочь? — спросила я.
Не взглянув на меня, она ответила:
— Все почти готово. Я достала в доках курицу и лук для бульгоги.
— Я жила на ферме родителей к востоку отсюда.
— Чжин Мо говорит, все твои родные умерли.
— Да.
Ки Су уперлась рукой в поясницу.
— Как это случилось?
— Отца послали воевать за японцев, и он погиб в бою. Сестру отправили в Китай, и она умерла там. Маму убили японцы.
— Японские сволочи, — отозвалась Ки Су. Потом она покосилась на меня, и мне стало немного не по себе. — А ты так и жила на ферме после смерти матери совсем одна? Такая молодая и хорошенькая?
— Да, — сказала я.
Помолчав пару мгновений, Ки Су велела:
— Достань из шкафа палочки и миски. Чжин любит обедать сразу, как придет домой.
За обедом Чжин Мо, Сын Ё и Ки Су горячо спорили о богатых и бедных, о собственности и рабочих. Мама обычно говорила, что, если молодежь разговаривает, пока старшие едят, это оскорбление для того, кто готовил, а Су Хи часто щипала меня под столом, если я начинала болтать, поэтому сейчас я молча сосредоточилась на еде. За последние несколько лет я забыла вкус хорошей пищи. В Донфене женщинам для утех редко доставалось мясо, а если доставалось, то обычно жесткая вареная конина. А бульгоги из курицы напомнил по вкусу те блюда, которые я в детстве ела с семьей.
Чжин Мо сидел возле Ки Су за низким столиком. Он больше говорил, чем ел, и подчеркивал свои мысли, размахивая палочками в воздухе. Обед затянулся надолго. Ки Со периодически искоса поглядывала на меня, и от этого я начинала нервничать. Сын Ё подогнул под себя здоровую ногу и выпятил вперед культю. Он жадно глотал пишу и разговаривал с набитым ртом. Когда Чжин Мо, старший мужчина в доме, закончил есть, положили палочки и все остальные. Я помогла убрать со стола, а Чжин Мо и Сын Ё тем временем возились с антенной радиоприемника. Наконец Чжин Мо воскликнул:
— Есть!
Из динамика донесся еле слышный голос, высокий и напряженный, который что-то говорил по-корейски. Ки Су опустилась на пол рядом с Чжин Мо, я села за спиной Сын Ё. Через статические помехи я разбирала только отдельные слова, но все остальные слушали очень внимательно, особенно Чжин Мо. Периодически он кивал, соглашаясь со словами говорившего по радио. Наконец голос отключился, и вместо него заиграла дребезжащая музыка.
Чжин Мо выключил радио.
— Скоро нужно будет ехать в Пхеньян, — заявил он с довольным видом. — Там собираются члены партии. Русские нас поддерживают. Мы станем новым правительством Кореи.
— Я не поеду, —
Чжин Мо подался вперед.
— Но почему, Сын Ё? — спросил он.
— Мне не добраться до Пхеньяна с одной ногой, я и до Синыйчжу-то еле добрался. И вообще, тут мой дом. Я вырос в этом городе. Может, моя семья когда-нибудь сюда вернется. — Он закурил и выдул облачко дыма, поплывшее к потолку.
Ки Су с ничего не выражающим лицом поднялась с пола. Она ушла в другую комнату и закрыла за собой дверь. Чжин Мо продолжал смотреть на Сын Ё.
— Я могу достать машину, чтобы доехать до Пхеньяна. Ты должен там быть. Ты нужен партии, нужен Корее.
Сын Ё ответил Чжин Мо таким же прямым взглядом.
— Я уже достаточно отдал Корее, — заявил он. — А теперь хочу немного отдохнуть. Я найду, чем тут заняться. Останусь в этой квартире. — Он еще раз затянулся.
— Сын Ё, но это же наш шанс! — воскликнул Чжин Мо, вскинув ладони. — Мы ведь ради этого и боролись. Столько лет в холмах, а теперь Корея будет свободной, и мы станем ею руководить. Нельзя же сейчас все бросить.
— Я остаюсь, — просто сказал Сын Ё. Он отполз в угол и свернулся на своей циновке. Вытащив из-под циновки книжку, он начал читать; сигарета так и свисала у него с губы.
Мы с Чжин Мо по-прежнему сидели перед радио. Он вздохнул и посмотрел на меня своими ясными и добрыми глазами.
— И что мне с тобой делать? — сказал он.
Я опустила голову.
— Наверное, мне лучше уйти.
— Куда же ты пойдешь?
Идти мне действительно было некуда. Из тех, кого я знала раньше, никого не осталось. Судьба словно вырвала меня из старой жизни и бросила сюда. Хотя я не знала этих людей, не знала, каковы их намерения, мне невольно пришлось довериться им: я была словно бродячий пес, который ищет, куда бы спрятаться от холода.
Воцарилось долгое неловкое молчание, потом Чжин Мо спросил:
— А ты читать умеешь?
— Да, — сказала я. — Мама научила меня читать по-корейски и по-китайски. И японский я знаю. Мама говорила, что мне легко даются языки.
— Правда? И хорошо ты на них говоришь?
— На японском и китайском говорю свободно, — ответила я, глядя прямо ему в глаза. — И немножко выучила русский и английский.
На лице Чжин Мо появилась лукавая улыбка.
— Ладно, — произнес он по-китайски, — скажи тогда, как тебе понравился наш сегодняшний обед?
Я почувствовала, что и сама невольно начинаю улыбаться.
— Было очень вкусно, — ответила я, тщательно следя за произношением. — Я давно уже не ела курятины.
Чжин Мо заулыбался вовсю и спросил у меня по-японски:
— А как тебе наша квартира? Она… ну… — Он перешел на корейский: — Как по-японски будет «достойная»?
— Дзюбун, — произнесла я с гордостью и добавила по-японски: — Я думаю, ваша квартира вполне достойная. Мне нравится вид на реку.
Чжин Мо рассмеялся, и сердце у меня екнуло.