Дочери дракона
Шрифт:
— Не знаю, — ответила чиновница.
Я повернулась, чтобы уйти, и тут из-за стола, стоявшего у чиновницы за спиной, поднялся мужчина.
— Подожди, — произнес он, — возможно, я сумею тебе помочь.
Он подошел поближе, и чиновница опустила голову.
— Переписью занимаюсь я, — сказал мужчина. — Подойди к моему столу, я занесу твои данные в документы. — Он улыбнулся. За последние два с лишним года это был первый раз, когда мужчина любезно улыбнулся мне.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я еще не видела таких людей, как этот мужчина. Кожа у него
Интересно, почему он обратил на меня внимание. У меня не было возможности привести себя в порядок, так что выглядела я наверняка ужасно. Он указал мне на стул возле своего стола и предложил сесть. Доставая из ящика листок бумаги и ручку, он спросил, как меня зовут. Я села очень прямо, положив руки на колени, и назвала свое имя, а мужчина его записал.
Он спросил, сколько мне лет.
— Извините, я не знаю, — сказала я как можно вежливее. — Какой сейчас месяц?
— Сентябрь, — ответил он с улыбкой, которая напомнила мне, как смеялся отец, когда я говорила что-нибудь смешное. — Вот-вот начнется октябрь.
— Тогда мне недавно исполнилось семнадцать.
— Где ты живешь?
— На ферме отца, это к востоку километров тридцать, в холмах.
— Как зовут родителей?
— Они умерли, господин, — ответила я.
Мужчина посмотрел на меня, и я увидела доброту в его глазах, но все равно не была уверена, можно ли ему доверять.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Японцы многих убили. Я занимаюсь сбором информации о том, что оккупанты творили в Синыйчжу. Скажи мне, как звали твоих родителей и отчего они умерли.
Я сказала, и он все записал, стараясь ничего не упустить. Потом спросил:
— А братья или сестры у тебя есть?
— Да, сестра Су Хи. Она… она была старше. На два года.
— Где она?
— Я думаю, что она тоже умерла, господин.
— Мои соболезнования. Как она умерла?
— Ее забрали японцы, — сказала я. — В Китай.
— Понятно. — Мужчина кивнул, будто и правда понял, и что-то записал на листке бумаги. — А ты чем занималась все это время?
Я помедлила. Врать не хотелось, но не могла же я ему сказать, что была женщиной для утешения. Так что я сказала:
— Я работала на обувной фабрике.
— На обувной фабрике? — переспросил он.
— Да.
— Понятно. — Он улыбнулся все той же улыбкой, но на этот раз ничего не записал. Лист бумаги он положил поверх большой стопки, а ручку поставил в подставку на столе. — Я слышал, ты говорила, что тебе негде остановиться в Синыйчжу, — сказал он.
— Да. Я пришла из-за переписи, и еще мне сказали, что здесь можно найти работу.
Мужчина откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
— В городе полно людей, которым некуда пойти. А работы мало.
Он долго разглядывал меня, так что я стала гадать, не допустила ли какую-нибудь промашку. Потом я подумала, что он рассматривает меня с сексуальным интересом, как солдаты на станции утешения. Наконец он сказал:
— Может быть, ты сумеешь помочь мне, а я тебе. Моя жена беременна. Ей тяжело, она легко устает. Мы еще с одним другом живем в квартире у реки. Если хочешь, можешь поработать у нас за прокорм и проживание.
Я вспомнила мужчин, с которыми имела дело в последние
— Я буду благодарна за работу, — сказала я с поклоном.
— Хорошо. Меня зовут Пак Чжин Мо. Подожди на той скамейке, я скоро освобожусь.
Через полчаса Чжин Мо сунул несколько книг в холщовую сумку и перекинул ее через плечо. Из военной штаб-квартиры он привел меня в район возле верфей на реке Амноккан. С юга дул вечерний бриз, день был приятно теплый. На верфи множество людей разгружало припасы и военное оборудование с больших серых кораблей. На кораблях были те же русские флаги, что и над Донфеном после ухода японцев. По этому району Синыйчжу ходили русские солдаты и, к моему удивлению, корейцы в военной форме. Город и особенно люди изменились с тех пор, как мы с Су Хи были здесь два года назад. В воздухе витало нечто похожее на детское ощущение новогоднего праздника — атмосфера ожидания.
Мы дошли до квартиры Чжин Мо. Зайдя в подъезд, перед лестницей, Чжин Мо остановился и прошептал:
— Не говори никому, что работала на обувной фабрике. Просто скажи, что жила на ферме родителей, ладно?
Я кивнула. Посмотрев вверх, я задумалась о том, что меня ждет за дверью в квартиру. Может, сбежать домой, в холмы? Но Чжин Мо встретился со мной взглядом и успокоил:
— Все в порядке. Не бойся.
И я решила поверить ему.
Вслед за ним я поднялась по лестнице и зашла в двухкомнатную квартиру с видом на реку. Внутри я сразу заметила у плиты молодую женщину и вздохнула с облегчением. На полу перед старым радиоприемником сидел мужчина примерно того же возраста, что и Чжин Мо.
— Привет, товарищи, — поздоровался Чжин Мо, скидывая кожаные туфли.
Мужчина, увидев меня, поднялся, опираясь на костыль, а женщина повернулась к нам от плиты. Под ее голубой блузой проступал беременный живот.
— Это Хон Чжэ Хи. Японцы убили ее семью, и ей некуда идти. Я привел ее помогать Ки Су. — Чжин Мо показал на беременную женщину. — Это моя жена Чхве Ки Су. А вот мой товарищ Пак Сын Ё.
Я поклонилась обоим. Чхве Ки Су, высокая и красивая, с волосами до пояса, без выражения поздоровалась со мной. На ней были простые брюки вроде пижамных, не доходящие до щиколоток, и сандалии дзори без носков. В ее лице я заметила ту же жесткость много повидавшего человека, которую видела у женщин для утешения в Донфене.
Пак Сын Ё, стоя перед радиоприемником, кивнул в знак приветствия. У него была только одна нога, и он опирался на вытертый до блеска деревянный костыль. Роста он был невысокого, телосложения плотного. Когда я поклонилась ему в ответ, он сел, подогнув под себя ногу и культю, и начал возиться с ручками и антенной приемника. Из динамика доносились статические помехи и слабое посвистывание.
Чжин Мо указал на пол рядом с Сын Ё.
— Ты будешь спать в одной комнате вместе с моим товарищем, — сказал он. — Вторая комната — наша с Ки. После обеда найдем для тебя циновку. — Чжин Мо подошел к Ки Су и приобнял ее. Я удивилась и смутилась при виде такого открытого проявления чувств. Корейцы традиционного воспитания так себя не вели.