Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы
Шрифт:
«Что? Получилось? Ты свободна?» – в нетерпении вскричала она.
Волчица высоко подскочила, и её пасть – хам! щёлк! – поймала последнего жука. Плюхнувшись в траву, она принялась кататься с боку на бок, стучать хвостом по земле и весело повизгивать. Ещё миг такого щенячьего восторга – и Цветанка не удержалась бы от почёсывания пуза зверя, но тут он перекувырнулся и снова стал Невзорой. Выпрямившись во весь рост, женщина-оборотень рассмеялась, подхватила Цветанку в охапку и закружила её по полянке. Этим она без слов
Цветанка вжалась спиной в землю под нависшей над нею Невзорой. Лицо женщины-оборотня приблизилось, и в щекотном сумраке спутанных волос прошелестел тёплый выдох:
«Благодарю тебя…»
Руки женщины-волчицы, в порыве радости оставившие на коже Цветанки синяки, были твёрже железа, а губы оказались очень нежными. Почувствовав, что в грудь ей упираются соски Невзоры, воровка мучительно покраснела, а та засмеялась и чмокнула её в обе пылающие щеки.
«Ты даровала мне свободу. Проси взамен всё, что пожелаешь – постараюсь исполнить», – сказала Невзора торжественно.
«Мне ничего не нужно, – просто ответила Цветанка. – Единственное, чего я хочу – это жизнь для тринадцати девиц, которых Барыка хочет принести в жертву. Не убивай их, ладно? Пусть все думают, будто Маруша отказалась принять жертву».
Глаза Невзоры сузились, сверкнув острой, холодной сталью с дымчато-бирюзовым отливом.
«У меня есть мысль получше, – промолвила она с недоброй усмешкой. – А теперь ступай домой и ничего не бойся. Спи спокойно: никто твоих девиц не тронет… никогда больше».
Домой Цветанка плелась словно по колено в вязком тумане: слабые ноги еле шагали, руки повисли плетьми, но душа сияла тихой радостью. Кто бы мог подумать, что у Марушиного пса окажется непокорное человеческое сердце! А вот курица так и осталась забытой где-то в лесу – о ней Цветанка вспомнила слишком поздно, когда уже подходила к своему дому. Еды сейчас нигде нельзя было раздобыть, и каждый клочок мяса, каждая корочка хлеба, каждая горсть крупы казалась сокровищем. Сама Цветанка как-нибудь обошлась бы, но у неё дома были голодные ребята…
«Вот и я, мелюзга, – устало проговорила она, обнимая и гладя по всклокоченным головам обступивших её детей – тех, кто ещё смог подняться на ноги. Их глазёнки блестели тревогой. – Всё хорошо, родные. Как вы тут?»
«Берёзка вернулась! – радостно объявил Олешко. И добавил уже с беспокойством: – Вот только слёзы всё точит, никак не успокоится…»
Цветанка встрепенулась. Усталость мигом прошла, когда она увидела притулившуюся в углу у печки девочку. Обнять, укутать руками, как крыльями, расцеловать в заплаканные глаза – всё это в один миг захотелось сделать Цветанке.
«Ну, ну, Берёзонька, – ласково прошептала она, садясь рядом и обнимая девочку за узкие плечи. –
Из глаз Берёзки беспрестанно струились слёзы, и она не смогла вымолвить ни слова. За неё ответил Олешко:
«Её отпустили. Волхвы-то, вишь, выбирали тех, кто получше, покрасивее, поупитаннее… А Берёзка у нас – заморышек, кожа да кости. Не годится в жертвы. Вот и прогнали её на все четыре стороны!»
Берёзку затрясло от череды частых всхлипов:
«Они нас… худых… отпустили… А тех… оставили! Перед самым восходом… отдадут их… Марушиному псу на растерзание…»
Прижав к себе тоненькое содрогающееся тело, Цветанка гладила хрупкие выступающие лопатки Берёзки. В самом деле, одни косточки.
«Ну, ну… Не плачь, золотце, успокойся. Никто их не растерзает, – заверила она. – Думаете, ребятки, где Заяц пропадал? А Заяц с тем самым псом встретился, которому девчонок скормить хотят. Нашли мы с ним общий язык… Так вот, не будет он их убивать, так и знайте. Не примет Маруша жертву, и волхвы будут посрамлены!»
Ребята застыли с разинутыми ртами.
«Не может быть… Брешешь ты! – пробормотал белобрысый Прядун, носивший рубаху с красной заплаткой на животе. – Марушин пёс тебя сожрал бы!»
«Хотите – верьте, хотите – нет, – вздохнула Цветанка. – А у меня уж нет сил препираться и доказывать… Утром ступайте к Озёрному Капищу – своими глазами всё увидите. А сейчас – всем на боковую! Утро вечера мудренее».
Только одна бабушка Чернава ничему не удивилась. Вытирая привычно слезящиеся глаза, она прошамкала задумчиво:
«Лишь тот найдёт с Марушиным псом общий язык, кто сам под сенью Марушиной длани по земле ходит…»
Не нашла Цветанка, что ответить на эти слова, а ребята ничего не поняли – только испуганно захлопали глазами. Повздыхав, бабушка забралась на печку и устроилась подле Драгаша, а Цветанка взяла с собой под волчье одеяло натерпевшуюся горя Берёзку. Девочку мучили страхи, и Цветанка защищала её в своих объятиях от жуткой тьмы, надвигавшейся из всех углов.
«Спи, спи, голубка, не страшись, – шептала она, касаясь губами Берёзкиного лба. – Не тронет их пёс…»
«А ежели он тебя обманул?» – не унималась девочка.
«Не обманул, я сердцем чую», – ответила Цветанка твёрдо.
Глаза Невзоры стояли перед её мысленным взглядом – угрюмые, с виду волчьи, но полные света человеческой души. Могли ли эти глаза лгать? Цветанка чувствовала: нет. Эта уверенность, твёрдая, как одинокий утёс над речным простором, и убаюкала её. Сквозь дрёму Цветанка ещё некоторое время чувствовала, как Берёзка ворочается и вздыхает под боком, а потом провалилась в чёрную пустоту.