Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
Слова, не произнесённые, но когда-то отданные ветру, сорвались с губ Лебедяны. Она не противилась объятиям, в которые Искра её осторожно заключила, приподняв с подушек; в этих руках можно было позволить себе слабость и немощь, безбоязненно отдаться им полностью, ибо Лебедяна точно знала: они не причинят ответной боли, не обидят в отместку за обиду, не оттолкнут, даже будучи сами отвергнутыми.
– Дай мне вон ту шкатулку, что на столике для рукоделия стоит, – попросила она.
Родные руки исполнили просьбу незамедлительно. Сняв с шеи ключик, Лебедяна открыла шкатулку, и на её трясущихся
– Это самый дорогой подарок… Горы самоцветов и золота не стоят одного из этих сердечек, – прошептала она, прижимая ожерелье к щеке и орошая его слезами.
– Надень его, лада, – предложила Искра с задумчивой улыбкой. – Всю мою любовь я вложила в это ожерелье. Я хочу видеть его на тебе.
Она помогла Лебедяне застегнуть украшение на шее и окинула её восхищённым взглядом.
– Ты – чудо из чудес, моя любимая. Ты прекрасна.
– Ах, – с горечью вырвалось у Лебедяны. – Как ты можешь такое говорить… Я – уродливая старуха…
– Ты – это ты, в любом облике, – защекотал ей ухо нежный шёпот Искры. – Но позволь мне вернуть тебе радость юности, влить в тебя силу Лалады и избавить от всех этих страданий, которые тебя одолевают.
Лебедяна посмотрела на свои руки, которые Искра недавно покрывала поцелуями, и вместо старческих скрюченных пальцев увидела пальцы молодой женщины – гибкие, подвижные, изящные. Схватившись за лицо, она нащупала по-прежнему дряблую кожу и мешки под глазами, но Искра уже работала над исправлением этой беды, жарко целуя Лебедяну в лоб, в щёки, в губы. Лебедяна скользнула пальцами по её затылку, лаская его и нащупывая колючие пеньки сбритых волос – так она всегда любила делать, когда они целовались.
– Нет, Искра, я больше не могу так поступать, – с болью отвернулась она наконец. – Мой муж… Он не виноват в том, что я ошиблась в выборе. Это… неправильно и несправедливо по отношению к нему.
В потемневших глазах Искры зажглись колючие мрачновато-печальные огоньки.
– А сводить себя в могилу раньше времени – справедливо? – приглушённым от взволнованного дыхания голосом промолвила она. – А оставлять меня вдовой – правильно?
– Мы не супруги, ты же знаешь, – простонала Лебедяна.
– По людскому закону – нет, но вот здесь… – Искра прижала ладонь к груди. – Здесь – да! Ты – моя лада, а я – твоя. А о Злате ты подумала?
Лебедяна вздрогнула.
– Ты знаешь, что она…
– Да, – перебила, не дослушав, Искра. – Ты ничего не сказала мне о ней… Хвала государыне Лесияре – она открыла мне глаза. А о ней, о своей родительнице, ты подумала? А обо всех, кто тебя любит? Твой час не настал, любимая, сейчас не время уходить! Ты не хочешь изменять мужу? Опомнись, лада, ты уже ему изменила! Ты поступила так, потому что не могла иначе.
– Я не должна была… – Голос Лебедяны сорвался на рыдание.
– Сделанного не переделать, моя радость, – мягко понизив голос, молвила Искра. – Так было суждено. Ты – моя избранница, благословлённая Лаладой, и всегда ею останешься. Мне важно лишь одно – знать, что ты любишь меня. С этим знанием я смогу выдержать всё… Даже разлуку с тобою.
У Лебедяны не было сил противиться рукам, исполненным тёплой земной мощи Огуни. Они подхватили её и понесли в опочивальню, опустили на ещё немного влажную после неудачного умывания перину.
– Постель мокрая, – прошептала Лебедяна.
– А мы перевернём перину на другую, сухую сторону, – улыбнулась Искра. – Помоги-ка.
Лебедяна помогла ей снять наручи, расстегнув ремешки, а кольчугу та стащила сама. Несколько мгновений – и на самой княгине Светлореченской осталось только ожерелье, а кафтан и рубашка упали на пол рядом с одеждой Искры. Каждый миг вздрагивая – а если кто-то войдёт? – она ощутила на себе тяжесть тела женщины-кошки, а на своих губах – шелковисто-влажное начало поцелуя. Только сейчас она заметила, что сил у неё уже прибавилось и с каждым мгновением становилось всё больше. Горячие ладони Искры, скользя по её телу, вливали в неё бескрайнюю радость и небесный восторг, и на их прикосновения в ней отзывалась глубоко запрятанная и давно замолкшая струнка желания. Вспыхнув горьким стыдом от вида своей груди, потерявшей былую упругость, Лебедяна закрыла её руками, но Искра ласково отвела их в стороны.
– Ничего, ничего, ладушка… Дай мне немножко времени – и станут как наливные яблочки.
Она осушала поцелуями жгучие слёзы, струившиеся по щекам Лебедяны то ли от предвкушения сладости соития, то ли от осознания неправедности творимого ею. Впрочем, княгиня уже сама запуталась, что праведно, а что нет, где заблуждение, а где верный путь… Она плакала не переставая – от прикосновений, от поцелуев, от счастья. От щекотки кончиком косы, от золотисто-янтарной нежности в глазах Искры, от окрыляющей свежей силы, струившейся в неё из твёрдых ладоней возлюбленной. Руки, способные брать горстями расплавленное золото, трудились над Лебедяной, как над прекраснейшим из украшений, и каждое касание отражалось во взоре белогорской мастерицы светом любящей улыбки.
Они пошли до конца. Лебедяна впустила в себя язык Искры, приняла и впитала его животворную влагу, как целительный дар Лалады, благословляя каждый огненный завиток наслаждения, распускавшийся у неё внутри. И тут без слёз тоже не обошлось.
– Ну что же ты, лада, – с ласковым смешком вытерла ей щёки женщина-кошка, когда они разъединились и немного перевели дух. – Уже и другая сторона перины мокрая!
Лебедяна и плакала, и смеялась одновременно, гладя голову Искры, а та льнула щекой к её ладони и мурлыкала. Ткнувшись княгине носом в ухо и щекотно дохнув в него, она шепнула:
– На кровинку нашу взглянуть дозволишь?
Лебедяна вытерла слёзы и села в постели – сама, без помощи. Казалось, с того времени, когда её, слабую, переносили на полотенцах, миновало сто лет.
– Пойдём. Только оденься и шелом свой не забудь. Няньки тебя, наверно, помнят… Лучше им не видеть твоего лица.
– Да уж ясное дело, – ответила Искра, натягивая порты и обуваясь.
Рубашку надеть она ещё не успела, и Лебедяна провела рукой по её сильной спине, любуясь движением мускулов под кожей. Искра обернулась через плечо, уголок её губ дрогнул в улыбке.