Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
– Будем приходить столько, сколько потребуется, – пообещала княгиня, укутывая невесту в свой плащ и поднимая на руках.
На прощание служительница Лалады дала Златоцвете льняной мешочек с травяным сбором для заваривания.
Несмотря на то, что ясный весенний день был ещё в самом разгаре, сразу после возвращения из Тихой Рощи девушку обуяла непобедимая дрёма. Лесияра уложила её в постель и укрыла одеялом, с поцелуем шепнув:
– Отдыхай, яблонька, не противься сну. Во сне исцеление лучше всего идёт.
Она вручила матушке Кручинке мешочек с тихорощенским сбором и объяснила, как его заваривать и как принимать, а также вторую белогорскую рубашку с наказом Вукмиры по ношению этого целительного одеяния. Та залюбовалась искусной вышивкой,
– Добром будто от неё веет...
Отцвели сады, появились на плодовых деревьях крошечные зелёные завязи. Лето ступало по земле, жарко припекало солнышко, и окно Златоцветы всегда оставалось открытым. Засыпала она под шелест сада, в котором мерещился ей мягкий голос, рассказывавший волшебные сказки, а пробуждалась каждое утро под пение птиц. Закрывать окно приходилось только в дождь и непогоду. Однажды тёплой ночью Златоцвета проснулась от странного чувства в груди, звенящего, как тетива... На неё смотрели знакомые синие очи, но не на человеческом лице они сияли, а на усатой кошачьей морде. Огромный пушистый зверь с золотистым мехом склонился над ней, и от неожиданности девушка вжалась в подушку.
«Мурр, мурр, не бойся, яблонька... Это я, твоя лада», – мурлыкнул голос Лесияры.
Он звучал у Златоцветы в голове, минуя слух. Девушка никогда не видела столь огромных кошек! Зверь запрыгнул на постель и устроился рядом, заняв собой почти всю кровать, так что для Златоцветы осталось немножко места только между его широких лап в белых «носочках».
«Муррр, горлинка моя, не робей, обними меня, скажи, что любишь!» – раскатисто мурчал знакомый и любимый голос, прогоняя первый испуг, который объял девушку, никогда не видевшую свою избранницу в зверином облике. Исполинская кошка была сильна и, быть может, очень опасна, но только не для неё. Тягучее мурчание окончательно согрело сердце Златоцветы, и она, охваченная нежностью, запустила пальцы в густой мех.
– Киса, – засмеялась она, прижимаясь к горячему боку зверя. – Родная моя, пушистенькая моя... Какая же ты большая, государыня! И такая красивая... Как я тебя люблю, лада моя бесценная!
«Муррр, – кошкой прильнул к её сердцу ласковый ответ. – И я тебя люблю, яблонька моя».
Огромный мохнатый хвостище укрыл ноги Златоцветы, в которых жизнь одерживала над недугом победу за победой день ото дня. А этой ночью Лесияра лечила её в кошачьем облике, мурлыкала на ухо и грела пушистым боком, пока невеста не уснула в объятиях могучих лап.
Златоцвета ещё несколько раз окуналась в воды Восточного Ключа, получая новые мешочки с травами, а когда подаренный Мыслимирой туесок опустел, хранительница источника вручила ей новый сосуд со сладким тихорощенским чудом. Есть его хотя бы по одной ложке Златоцвете предписывалось каждый день. К слову, теперь семья не знала голода: княжеские дружинницы пополняли их запасы съестного два раза в седмицу, причём весьма щедро и обильно. Батюшка порой хмурился, когда Лесияра присылала роскошные яства со своего княжеского стола, тридцатилетний ставленный мёд в ведёрных бочоночках, осетрину и даже такое ценное лакомство, как солёная белужья икра. В былые времена, когда успех и богатство шли с ним рука об руку, всё это он легко мог позволить себе и сам, а теперь приходилось принимать от царственной будущей родственницы такие подарки, наступив на горло собственной гордости. И не возразишь ведь, не откажешься: всё это присылалось княгиней для её невесты, вот только при всём желании хрупкая и маленькая Златоцвета не могла столько съедать. Лесияра кормила всю семью своей избранницы всем самым лучшим и отборным, что только можно было сыскать в Белых горах; присылала она и свежевыловленную рыбу и дичь.
– Государыня славно поохотилась сегодня, – сообщали кошки-посланницы, сгружая перед хозяевами уже освежёванную и разделанную кабанью тушу или трёхпудового осетра. – Не откажите ей в чести отведать нынешней добычи!
Но из всех яств Златоцвета более всего уважала просто калач с молоком
– Кривушко, коли ты так любишь пряники, бери и кушай, сколько хочешь, я разрешаю, – сказала она. – Нам всё равно столько не съесть, не пропадать же добру.
– Вельми благодарствую! – отвесил отрок поясной поклон. – Уж будь спокойна, госпожа Злата, у меня ничего не пропадёт и даже зачерстветь не успеет!
Распоряжаться этими припасами по своему усмотрению девушка имела полное право, ведь избранница присылала их именно ей.
– Ох, избалуешь ты его, – проворчал Драгута Иславич. – Глянь, какую уж ряху он себе наел! Скоро в дверях та ряшка застревать начнёт.
– Батюшка, Кривко так долго жил с нами впроголодь, при этом всё равно оставаясь нам преданным, что теперь не грех его и пряничком побаловать, – рассудила Златоцвета.
– Так оно, доченька, – вздохнул отец. – Права ты, конечно...
А про себя он, видно, опять подумал о своей загубленной торговле и несостоятельности как кормильца семьи, но ничего вслух не сказал, только насупил седеющие кустики бровей. Когда он ушёл, Злата заговорщически шепнула отроку:
– Кушай, Кривушко, и батюшки не бойся. Что я разрешила, то он не запретит. Пряников тьма, я один съем – и сыта, батюшка с матушкой их не очень-то жалуют, так что угощайся, сколько душе твоей угодно.
Когда лето рассыпало по земле ягодное лукошко, каждое утро Златоцвета стала находить у себя на подоконнике блюдо, полное отборной, крупной вишни. То была вишня не из родительского сада, свою девушка знала хорошо и на вкус, и на вид. Конечно же, это снова Лесияра баловала невесту. «А как только вишни созреют в княжеском саду, я сама стану рвать их для тебя и приносить каждое утро, когда ты проснёшься и откроешь глазки навстречу новому дню», – вспомнив это обещание своей избранницы, Златоцвета улыбнулась, дотянулась до блюда и подцепила пальцем вишенки-близняшки на сросшихся плодоножках. Ежели и правда их срывали с веток руки возлюбленной лады, то что на свете могло быть вкуснее?..
В эти прекрасные дни летнего изобилия Златоцвета наконец смогла встать с кресла. Это получилось само, в порыве жажды движения; подумав однажды: «Да сколько уже можно сидеть сиднем?!» – она упёрлась руками в подлокотники, как во время предыдущей попытки, только на сей раз сил у неё было гораздо больше, а ноги приняли вполне человеческий вид. Каждый день Златоцвета шевелила ими, приподнимала, сгибала и разгибала, понемногу разрабатывая мышцы, увеличивая размах и продолжительность движений. Отложив вышивку и вцепившись в подлокотники, она пыхтела и трудилась, а матушка смотрела на её старания и радовалась. Лесияра вливала в неё свет Лалады каждый день, но заметное улучшение девушка чувствовала, как правило, на следующее утро после лечения. В этот знаменательный день Златоцвета приподнялась на руках, оттолкнулась и... встала! И неважно, что она слегка пошатывалась, как новорождённый жеребёнок; она стояла сама, без поддержки и помощи, а птицы за окном приветствовали её радостным рассветным гомоном. Сделав несколько шатких шагов, Златоцвета упала, но это была победа. Она снова могла ходить!..