Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
– Ох, дитятко! – захлопотала подоспевшая матушка, помогая ей подняться.
– Ничего, ничего, – пропыхтела Златоцвета. – Матушка, я могу ходить! Смотри, я покажу тебе! Пусти меня... Не бойся, я не упаду!
После некоторых сомнений матушка всё-таки отпустила её. И снова Златоцвета сделала несколько шагов, добравшись до стены, которая послужила ей временной опорой. Немного отдохнув, она отправилась в обратный путь. Когда она опустилась в кресло, тяжко дыша от усилий, матушка заливалась слезами счастья.
– Ты встала, доченька, – всхлипывала она. – Это случилось... Сбылось наконец-то!
– То ли ещё будет, – переводя дух, посмеивалась Златоцвета. – На свадьбе я буду плясать, обещаю тебе!
В
– Умница, ладушка моя, – шепнула княгиня, поддерживая девушку в сильных объятиях. – Пойдём в сад, посмотрим на твою яблоньку!
С чахлым деревом этим летом произошли сказочные перемены. Поражённая грибком кора обновилась и стала гладкой, выросло множество новых побегов, крона стала более густой и пышной. Как и у Златоцветы, это были лишь первые шаги к выздоровлению, но это стоило отпраздновать. За обедом девушка выпила два больших кубка мёда; с непривычки этого ей хватило, чтобы основательно захмелеть. Лесияра отнесла её в постель и уложила.
– Отдыхай, яблонька. Ты заслужила сегодня праздник, умница моя...
Златоцвета то всхлипывала, то смеялась, пока не уснула. Пробудилась она поздним вечером с жуткой сухостью во рту и ощущением светлого чуда. Не сон ли ей привиделся? Нет, не сон: она смогла сесть на постели, а потом проковылять несколько шагов к столику, на котором стояла миска с малиной. Схватив лежавшую рядом ложку, девушка жадно принялась есть прохладные ягоды, и их сок сладко скатывался по горлу, прогоняя жажду. Она не сразу сообразила, что эта великолепная отборнейшая малина – не из их сада, а когда поняла, от кого этот гостинец, на глаза навернулись слёзы, а к сердцу подступила солоновато-пронзительная нежность.
А тем временем заимодавцы один за другим отстали от батюшки: кто-то выкупил его долговые расписки. Златоцвета подозревала, чьих рук, а точнее, кошачьих лап это дело: она сама перечислила княгине те имена, которые знала. Правда, в последнее время батюшка перестал с нею советоваться, и ей были известны не все его деловые связи. Впрочем, Драгута Иславич удивлялся недолго: Лесияра сама призналась, что уплатила его долги. Более того, она была готова дать ему ссуду на новое предприятие, которое оживило бы его торговлю.
– Даже не знаю, государыня, смогу ли я расплатиться с тобой когда-нибудь, – молвил батюшка. – Я уже не уверен в собственных силах... Боюсь, хватка у меня уже не та, да и удача отвернулась от меня.
– А для удачи возьми вот это, любезный Драгута Иславич, – сказала княгиня, вручая ему кулон из зелёной яшмы на золотой цепочке. – Это оберег, в который вплетена белогорская волшба, призванная помогать владельцу сей вещицы во всех его делах и начинаниях. Глядишь, и вернётся к тебе твоё былое богатство.
Долго колебался батюшка, но в конце концов обещал попробовать снова взяться за дела – тем более, что кое-какие мысли по этому поводу у него уже были, да только начальных средств он не мог изыскать, чтобы воплотить эти мысли в жизнь. С сундуком золота, полученным от Лесияры, у него такая возможность появилась.
Изобильное лето подходило к концу, и по утрам всё более острым, грустным и по-осеннему зябким было дыхание ветра. Близился день свадьбы, и в эту-то пору счастливого ожидания накрыло Златоцвету новое видение о будущем, совсем не утешительное для неё. Привиделся ей тёмный пруд, на поверхности которого колыхались две звезды: одна стояла высоко, а вторая ещё только маячила на краю неизвестности – тусклая, затянутая туманом. Когда Златоцвета открыла глаза, пруд со звёздами исчез, но видения ещё не закончились: она чувствовала это по особому звону в ушах и прохладным мурашкам, которые сопровождали эти провидческие
– Как твоё имя и что у тебя за беда?
Та ответила, что её зовут Ждана, и она, кажется, потеряла любовь всей своей жизни. Её выдают замуж за хорошего человека, княжеского ловчего, но она его совсем не любит, а сердце её принадлежит повелительнице женщин-кошек Лесияре.
– Нам никогда не быть вместе, – шептала Ждана, роняя слёзы с длинных ресниц. – У неё семья... Супруга. Она хочет сохранить ей верность и боится её потерять... Она зовёт её своей яблонькой... Какое нежное, прекрасное слово! Меня она никогда не назовёт своей ладой...
Наяву и впрямь шёл дождь, шурша в мокрой листве. Ещё не совсем уверенной, прихрамывающей походкой выбралась Златоцвета в сад и обняла свою яблоню. Грудь разрывалась от рыданий.
От Лесияры между тем пришла посланница.
– Государыня просила предупредить, что сегодня не придёт, у неё срочные дела. Она просит прощения и обещает, что прибудет завтра.
Сад совсем сник под дождём. Последние, затерянные в глубине ветвей вишенки, уже подсохшие с одного бока, ещё висели кое-где, зато яблони гнулись к земле и едва не ломались от урожая – батюшке даже пришлось поставить под ветки подпорки. Он уехал по торговым делам, счастливый оттого, что наконец-то может осуществить свои замыслы, матушка возилась с обедом, Кривко дремал где-то на полатях, наевшись пряников. Прильнув щекой к мокрой коре своей любимицы, Златоцвета горько улыбалась. Какое совпадение... Это видение – и известие о том, что княгиня не придёт.
У неё не было сил переносить это в одиночестве, но матушке язык не поворачивался рассказать. На свете существовало только одно место, которому Златоцвета могла излить свою тоску – Тихая Роща.
Она ещё побаивалась пользоваться кольцом, но сейчас шаг в проход у неё получился сам собой, и через миг её ноги ступали по мягкой шелковистой траве мимо спящих сосен. Златоцвета растерянно бродила среди них, тянулась к ним как к источникам мудрости и покоя, но не знала толком, куда податься, к какой из прародительниц прислониться. Горьким бременем легло ей на душу видение о кареглазой женщине, оно надламывало её, гнуло к земле... Не выдержав, Златоцвета сломанным цветком сникла в траву на земляничной полянке, где стояла особняком от всех необычайно большая, кряжистая и могучая сосна. Дома шёл дождь, а в Тихой Роще сияло солнце, и дерево возвышалось сказочным могучим воином в плаще из слепящих лучей – воином, навек отошедшим от ратных подвигов и закончившим свой земной путь. Подняв к сосне глаза, набрякшие солёными каплями, Златоцвета беззвучно бормотала обрывки слов, мыслей, бессвязно молила облегчить её тоску и подсказать выход... Слышала ли её сосна-великан?
– В Тихой Роще нельзя плакать. Слёзы могут потревожить прародительниц, – раздался низкий, хрипловато-надтреснутый голос.
Златоцвета задрожала, подумав, что это сосна заговорила с ней, но голос, как оказалось, принадлежал женщине-кошке весьма грозного вида. Её густые брови мрачновато нависали над прохладно-синими глазами с пронзительным взором, гладко выбритый череп блестел на солнце, а с темени спускалась единственная чёрная прядь, заплетённая в косицу. Суровости облику незнакомки добавляли бугристые рубцы на одной стороне лица. Под её строгим взглядом Златоцвета виновато и испуганно съёжилась, почувствовав себя здесь нежеланной и незваной гостьей, грубой нарушительницей обычаев. Ещё горше стало сердцу: даже здесь ему, сиротливому, не было приюта...